Бог терпел, видимо, из последних сил. В небе угрожающе качались грязные, холодные тучи, тяжело набрякшие водой пополам со снегом. Жестко похлестывал ледяной ветер, кидал на изрытое картофельное поле из ближайшего перелеска горсти сухих березовых листьев, засыпал ими лунки.
– Хлеба-то все скосили? – спросил Иван.
– Все считай... Осталось маленько, Федор, брательник твой, сожнет за неделю.
– Как он тут? – впервые после возвращения заговорил о нем Иван.
– А ничего, – усмехнулся Панкрат. – Робит старательно.
Женщины и ребятишки живо нагружали брички-бестарки, усталые лошади стояли, опустив плоскощекие морды.
– Достается нынче животинам, – сказал Панкрат и продолжал: – Вчерась на оставшуюся полосу направил мужиков с косами да баб с серпами. Смахнем, думаю, поживее остатки. А Федор – с матерками. «Не лезьте, говорит, сам скошу». Все жадничает, чтоб поболе заработать. Куда человек жадничает? Ну, думаю, черт с тобой, коси. Хлеба с той полосы так и так шиш возьмем, все ветром выхлестало, нечего людей маять. А Федору, конечно, легче пустой хлеб убирать. Он со скошенных гектаров получает.
Ветер шуршал картофельной ботвой, негромко хлопал полами заскорузлого назаровского дождевика.
– На тракторе-то у него кто? Все Кирьян Инютин? – спросил Савельев.
– Он. Молчком всю осень работают. Надутые, как сычи. Того и гляди, вцепятся друг в дружку – аж перья посыпятся.
– С чего они так?
– А дьявол их разберет.
Брички были нагружены, Иван хотел их отправить, но председатель сказал:
– Ты езжай сам с ними в деревню. Там Агата баню топит. Отмоешь грязь – и в Шантару ступайте с ней. Старший брат твой, Антон, звонил, приглашал седни ввечеру. Там грузовик на элеватор к ночи пойдет, уедете с ним. А я тут сам... Завтрева вернешься.
– Ну что ж, ладно...
– Ага, ступай, съезди... Соберетесь все вместе, поговорите, – кашляя, добавил Панкрат. – Федора он тоже звал.
– Федора?
– Ну и что ж? Съест он тебя, что ли, там? Ступай. Поглядите друг на дружку. – И, видя, что Иван колеблется, добавил построже, даже прикрикнул: – Ступай, ступай!
– Так вот ты какой стал, Ваньша! – тиская Ивана, говорил Антон, отстраняя немного от себя, смотрел ему в глаза и снова прижимал к груди. – А это, значит, Агата, жена твоя? Такой я примерно и представлял Иванову жинку... Раздевайтесь же. Лиза, помоги им раздеться.
В маленькой кухоньке четверым было тесно. Электрическая лампочка без абажура заливала помещение ярким светом, и в этом свете Агата чувствовала себя так, будто, выкупавшись, вышла голая из воды, а вокруг народ.
– Да, время, время-то, Иван, что делает! – грустновато проговорил Антон, глядя на брата. – А мне все помнишься ты белобрысым мальчонкой. Когда ж я тебя последний раз видел?
– А когда в Михайловке, потом в Звенигоре от жандармов прятался.
– Да, да, когда ж это было? Постой... Года через четыре, кажется, после девятьсот пятого? Ну да, в девятьсот шестом я в тюрьме сидел. В девятьсот девятом опять сел...
– В девятьсот десятом это было...
– Да, в десятом. Тридцать один год назад.
Агата глядела на братьев, что-то сжимало ей тихонько сердце, глаза пощипывало, электрическая лампочка расплывалась белым пятном, в голове ворошилась тревожная мысль: «А Федор? Счас и с Федором ведь Иван встретится...»
Еще там, в Михайловке, отглаживая рубашку Ивану, Агата, наверное, в десятый раз проговорила:
– Мне-то, может, остаться, а, Вань? Чего мне там.
– Ничего, поедем...
И тогда она, глядя за окно, сказала, раздувая побелевшие ноздри:
– Ты еще не знаешь меня. Я могу там Федору, если он что скажет про тебя... прямо глотку ему зубами перекусить.
– Да ты что? – испуганно наклонился к ее лицу Иван.
Агата вздрогнула и пришла в себя.
– Ладно, поедем... сдержусь, может.
– Как вас по отчеству-то, Агата? – услышала она голос жены Антона. Елизавета Никандровна стояла рядом, чуть улыбалась.
– Да никак... просто Агата...
– Ну и хорошо. А меня просто Лиза... Очень хорошо, что мы наконец встретились. Идемте! – Она настежь распахнула двустворчатые двери в комнату. – Там друзья Антона. Федор тоже должен подойти.
Услышав, что Федора нет пока, Агата почувствовала облегчение, смело шагнула за порог в просторную комнату.
Посредине комнаты стоял накрытый стол, у стены, на диване, сидели двое незнакомых ей людей, а третий, знакомый – секретарь райкома партии Кружилин – ходил по комнате и что-то рассказывал. При появлении их он замолчал, несколько мгновений глядел в упор на ее Ивана, потом улыбнулся и протянул ему руку.