Лахновский остановился возле Полипова, опять закурил.
– Вы женаты?
– Нет, – коротко ответил Полипов.
– Невеста есть?
– Нет. Была, как я считал. Теперь нет.
– Изменила?
– Замуж вышла за другого! Если вы такой любопытный.
– За кого?
– За черта! За дьявола! – вскипел Полипов. – Ваше какое дело?
Лахновскому нельзя было отказать в наблюдательности, в умении понимать душевное состояние своих подследственных.
– Постойте, постойте, – раздумчиво произнес Лахновский. – А не за этого ли вашего друга она...
У Полипова дернулся уголок рта, он отвернулся.
– Тэ-экс... Значит, и любимую женщину они у вас отобрали? Примечательно-с! И вы – отдали? Отдали без борьбы, как самый последний... И не попытались ее вернуть, отвоевать?
– Перестаньте! – крикнул Полипов.
Лахновский не зря был на хорошем счету у начальства. Не давая опомниться Полипову, он обхватил его, как Антона, за шею, поднес горящую папиросу к самому носу, угрожая ткнуть в глаз, зарычал:
– Зачем приехал в Томск? Зачем приехал в Томск? Зачем приехал в Томск?!
Полипов дернулся, закричал. Следователь выпустил его.
– Так вы не хотите попытаться вернуть... любимую женщину? – спросил Лахновский, разглядывая огонек своей папиросы. – Хотя бы с нашей помощью? Или уже разлюбили ее?
Стоя у стены, Полипов никак не мог унять дрожь.
– Что я... должен... для этого сделать? – Голос его рвался.
– Сказать, зачем вы приехали в Томск.
Полипов сунул кулаки в карманы, вынул, снова спрятал.
– Сколько... сколько лет дадите ему... Савельеву?
Это он проговорил с хрипом, отворачиваясь. Даже на следователя ему глядеть было стыдно.
– Смотря по тому, с какой целью он приехал в Томск. Во всяком случае, лет на пять-семь упрячем надежно.
И вдруг Полипов, лихорадочно оглядывая почти пустой кабинет, застонал:
– Нет, нет! Я все наврал... Я все наврал!
Лахновский улыбнулся широко, открыто, почти по-дружески.
– Не кажется ли вам самому ваше поведение несколько смешноватым?
Полипов обмяк, съежился.
– Вот именно, – сказал следователь утвердительно. – Я всегда уважал людей, умеющих взять себя в руки. Итак?
– При одном условии – я вне подозрения. – Полипов не глядел на следователя. – Иначе игра не стоит свеч.
– М-м... При одном условии и с нашей стороны. Мы сажаем вас на несколько месяцев в тюрьму. Необходимость этого, надеюсь, вы понимаете. Сажаем в камеру с политическими. Вы должны нас постоянно информировать об их разговорах, планах, связях с волей. Выйдя из тюрьмы, вы принимаете участие в работе вашей партийной организации, подробнейшим образом информируя местное охранное отделение о всех ее делах...
– Довольно! Кончайте... – Полипова всего колотило.
– Прошу вас, садитесь. – Лахновский пододвинул ему стул, сел сам, положил перед собой лист бумаги. – Для начала несколько вопросов. Вожаки вашей городской подпольной организации РСДРП? Их фамилии, клички, явки? В Новониколаевске нелегально проживает бежавший с каторги некто Чуркин, настоящая фамилия которого Субботин. Его местонахождение? И конечно, с какой целью прибыли в Томск?
– Мы прибыли за недостающим оборудованием для подпольной типографии, – глухо начал Полипов. – Типография устроена под домом по адресу...
Когда Полипов, выложив все, замолчал, Лахновский еще некоторое время писал. Кончив, он поднял голову, поглядел на уныло сидевшего напротив Полипова. На секунду в глазах следователя мелькнуло брезгливое выражение и пропало.
– Знаете, о чем я подумал? – спросил он. – К чертовой матери эту охранку, рано или поздно вы провалитесь, если будете иметь дело с ней. Мы сделаем так: я дам вам адрес и шифр, на этот адрес вы будете слать мне из Новониколаевска ваши донесения, подписываясь условным именем. Таким образом, ни одна живая душа, кроме меня, не будет знать о вашей... патриотической деятельности на благо России. Старайтесь, Полипов, и вы далеко пойдете...
В декабре 1912 года по самому мрачному, северному коридору Александровского централа с тяжелой связкой ключей на широком ремне, в сопровождении двух младших надзирателей, шел не торопясь Косоротов, заглядывая в глазок каждой камеры, проверял запоры. Вдруг он заметил, что у одного из его подчиненных плохо заправлена под ремень рубаха-форменка.