– Лизу? Живы они? – Полипов был бледен, голос его пересох.
– Пока живы, кажется. А Митрофан Иванович погиб... – Субботин встал. – На днях собраться надо всем, поговорить кое о чем.
– Когда и где?
– Нетерпеливый какой!
– Надоело сидеть в этой яме.
– Василий Степанович вот скажет, когда и где. Ну, рад я был повидать тебя, Петро.
...Через несколько дней, глубокой ночью, выбирая переулки поглуше, Полипов торопливо шел в сторону вокзала, где в крепком особняке с дубовыми ставнями жил Свиридов.
Открыла ему жена Свиридова, полная женщина с заплаканными глазами. Полипов рассчитывал увидеть возле дома какую-то охрану, но охраны не было, и дверь открыли сразу, без всяких предосторожностей, едва он сказал, кто ему нужен. Все это показалось Полипову странным.
Сам Свиридов лежал на кровати в брюках и нижней рубашке. Он был пьян, на столе стояли две бутылки, тарелка с огурцами.
– A-а, господин доносчик! – проговорил Свиридов. – Давно вас жду. Ну, какие новости?
И тон и слова – все было непонятно Полипову, они испугали его.
– Подпольный горком собирается завтра... В доме наборщика городской типографии Корнея Баулина, по адресу...
– Хорошо, хорошо. Я знаю этого наборщика. Не хотите водки?
– Послушайте, Свиридов! Что все это значит?
– А что? – Свиридов опустил ноги на пол, но с кровати не встал.
– Вы пьете, как... как последний пьянчужка! Живете без всякой охраны, будто в мирное время. И вообще...
– Вообще-то не надо бы пить. Гастрит у меня. Кишки будто ножницами стрижет... – И он потер живот. – А охрана есть.
– Послушайте, – еще раз сказал Полипов. – Я пришел по делу, а вы пьяны, невменяемы! Извините, я в таком случае пойду... Я ничего не понимаю.
– Кулепанов!
Распахнулась дверь, ведущая в соседнюю комнату, на пороге появился белогвардеец, за ним еще один.
– Возьмите этого... этого... Отвести в наше заведение! Отделайте его там хорошенько и бросьте в одиночку, – сказал Свиридов, не глядя на Полипова. Подошел к столу и налил из бутылки в стакан.
Полипов действительно ничего не понимал. Его привели в здание контрразведки, жестоко, в кровь, избили и бросили в тесную камеру.
А потом про него, кажется, забыли. Старый знакомец Косоротов, служивший теперь здесь, носил ему раз в день вонючую баланду, убирал парашу. Он был молчалив, как камень, за все время не промолвил ни слова.
Однажды Косоротов повел его по длинному коридору и втолкнул в кабинет Свиридова.
Синяки с лица Полипова еще не сошли, правая, рассеченная бровь была распухшей, закрывала глаз. Стоя у порога, Полипов левым глазом оглядел довольно просторную комнату. Стол, у стены какой-то шкаф. Возле шкафа была еще одна дверь, обитая толстым серым войлоком.
Сам Свиридов в офицерском френче, но без погон, стоял у окна и уныло смотрел сквозь толстые решетки во двор. Испитое лицо его было землистого цвета, дряблые щеки обвисли, сухие, обшелушившиеся губы подрагивали.
– Может, все-таки объясните, что значит вся эта история со мной? – мрачно спросил Полипов.
– Антона Савельева ко мне! – вместо ответа проговорил Свиридов. – И жену его приготовь. Потом – сына.
– Слушаюсь. – Косоротов пошел, но у порога остановился. – Я, ваше благородие, упредить хотел... Она, Лизка Савельева, третий день пищи не берет. И вроде бы заговариваться начала.
– Веди же их, черт! – заревел Свиридов.
Когда Косоротов ушел, Полипов сделал шаг к двери.
– Нет, увольте... Я прошу.
– Сесть! – крикнул Свиридов, показав на стул у стены.
Подошел к шкафу, достал стакан и бутылку. Когда наливал, руки его дрожали, стекло звякало о стекло. Выпив, шумно вздохнул.
– Как вы думаете, Полипов, зачем живет человек? – неожиданно спросил он. – В чем смысл его рождения, его смерти? А? И вообще – в чем правда, истина, а в чем ложь?
– Нашли время и место о таких вещах рассуждать?
– Почему же? Всегда и время и место... если есть потребность к этому.
– Не знал, что вы такой философ. Я же не обладаю такими достоинствами.
– Да, да... Вы просто провокатор.
– Я где нахожусь?! – Полипов рванулся, встал. – Вы лучше скажите: накрыли вы подпольный горком партии?