Полипов был рад даже, что отец поступил таким образом, вздохнул с облегчением. Рано или поздно ему пришлось бы что-то предпринимать в отношении родителей. А теперь, если переворот удастся, родители вернутся, узнают о нём всю правду, отец возьмёт назад своё проклятье.
Свиридов нервно поглядывал на часы. Невдалеке раздался паровозный гудок, на стрелках застучали колёса подходящего поезда.
Из ближайшего переулка, из темноты, послышался детский голос:
Полипов сразу узнал — это Юрка, сын Лизы. И через несколько секунд он появился сам — в чистой, отутюженной рубашке, с приглаженными лохмами волос, а следом Лиза и Ульяна Фёдоровна с узлами и чемоданами.
— Пётр! — воскликнула Лиза. Глаза её обеспокоенно поблёскивали. — Спасибо, что пришёл Антона встретить.
— Я тебя пришёл проводить…
— Что происходит в городе? По улицам маршируют колонны чехословаков.
— Ничего особенного, — подал голос Свиридов. — Они пошли на помывку в баню.
Ульяна Фёдоровна опустила на землю тяжёлый узел.
— Господи, и Митрофана чего-то нету… Ведь обещал подойти. Так и не вылазит из этой своей Чеки, пропади она пропадом.
Бывший плотник, Митрофан Иванович Савельев после Октября работал в Чека, дома почти не ночевал. Последние несколько дней он вообще в семье не появлялся, сегодня после обеда сообщил через посыльного, что придёт на вокзал повидаться с племянником.
— Лизавета, чего стоим-то? — вновь схватилась за узлы Ульяна Фёдоровна. — Кажись, поезд уже пришёл.
— В вокзал нельзя, — сказал Свиридов. — Антон сам сюда придёт.
— Это как нельзя? — Ульяна Фёдоровна взглянула на Свиридова. — Ты кто таков?
Свиридов отвернулся. Полипов торопливо схватил Лизины руки.
— Что ж, до свидания… Что ж… желаю счастья.
Ладони Полипова были горячими, потными, мелко дрожали. Он дёрнул уголком рта и, не оглядываясь, быстро ушёл в темноту.
Дальнейшее произошло в несколько минут. Сперва на перроне послышались галдёж, крики, какие-то команды на чужом языке. Потом через калитку повалили толпы пассажиров.
И вдруг где-то близко от вокзала, в городе, вспыхнула стрельба, но тотчас смолкла.
— Что это? Что это?! — закричала, бледнея, Лиза.
— Ничего особенного, — ухмыльнулся Свиридов. — Наши люди расстреливают своих врагов.
— Каких врагов? Какие люди? И вы действительно кто такой? Я вас где-то видела, кажется.
Свиридов не ответил.
Антон появился неожиданно, вывернулся из толпы.
— Лиза! Сынок! — Он подхватил Юрку, поднял, прижал к себе. Потом обнял жену. — Лиза, Лиза! Что у вас тут происходит? Почему стреляют? Что здесь происходит?
— Ничего особенного, — ответил Свиридов, подходя к Антону. — Уничтожают Советскую власть.
— Вы, Свиридов? — Антон отступил на шаг. — Что вы сказали? Свиридов ещё медлил какие-то секунды и сказал вяло, как бы нехотя:
— Взять его. Забрать и этих двух баб. Да и этого щенка тоже на всякий случай.
Белочешская контрразведка зверствовала в городе вовсю. В лесу за речкой Каменкой день и ночь шли расстрелы.
После переворота прошло три недели. Полипов жил в подвале окраинного домика, принадлежавшего пожилому новониколаевскому извозчику и старому члену РСДРП Василию Степановичу Засухину, в город почти не выходил.
— Проворонили! Всю Советскую власть проворонили, — каждый вечер говорил Засухин, принося Полипову еду. — Считай, всю городскую парторганизацию вырубили.
— Не всю. Мы вот с тобой ещё живы. Субботин, говоришь, на воле, — возражал Полипов. — Свяжи меня с Субботиным. Надо же что-то делать.
Засухин молчал, сидел на табурете, опустив голову, дымил табаком, отравляя и без того затхлый воздух подвала.
Субботин сам появился однажды в подвале — обросший за три недели, в растоптанных сапогах, в стареньком картузе, какие носили обычно городские извозчики.
— Жив? — спросил он, здороваясь. — И хорошо. Мало нас осталось. Мы ввели тебя, Пётр, в члены подпольного горкома.
— Наконец-то! — вздохнул Полипов. — А то думал, так и прокисну здесь.
— Ну, киснуть теперь некогда. Надо собирать остатки наших сил, надо фактически начинать всё заново. И мы начнём. Мы тысячу раз начнём всё заново! А Свиридов-то каков?! Я никогда не верил, что он искренне порвал с меньшевизмом. В бытность Свиридова в Томске там провал следовал за провалом. Сколько наших хороших товарищей погибло! Теперь ясно, чьих рук дело. И вот логический финал — следователь в белочешском застенке теперь. Старается. Антона Савельева, имеем сведения, особенно зверски истязает. И жену его.
— Лизу? Живы они? — Полипов был бледен, голос его пересох.
— Пока живы, кажется. А Митрофан Иванович погиб… — Субботин встал. — На днях собраться надо всем, поговорить кое о чём.
— Когда и где?
— Нетерпеливый какой!
— Надоело сидеть в этой яме.
— Василий Степанович вот скажет, когда и где. Ну, рад я был повидать тебя, Петро.
…Через несколько дней, глубокой ночью, выбирая переулки поглуше, Полипов торопливо шёл в сторону вокзала, где в крепком особняке с дубовыми ставнями жил Свиридов.
Открыла ему жена Свиридова, полная женщина с заплаканными глазами. Полипов рассчитывал увидеть возле дома какую-то охрану, но охраны не было, и дверь открыли сразу, без всяких предосторожностей, едва он сказал, кто ему нужен. Всё это показалось Полипову странным.
Сам Свиридов лежал на кровати в брюках и нижней рубашке. Он был пьян, на столе стояли две бутылки, тарелка с огурцами.
— А-а, господин доносчик! — проговорил Свиридов. — Давно вас жду. Ну, какие новости?
И тон и слова — всё было непонятно Полипову, они испугали его.
— Подпольный горком собирается завтра… В доме наборщика городской типографии Корнея Баулина, по адресу…
— Хорошо, хорошо. Я знаю этого наборщика. Не хотите водки?
— Послушайте, Свиридов! Что всё это значит?
— А что? — Свиридов опустил ноги на пол, но с кровати не встал.
— Вы пьёте, как… как последний пьянчужка! Живёте без всякой охраны, будто в мирное время. И вообще…
— Вообще-то не надо бы пить. Гастрит у меня. Кишки будто ножницами стрижёт… — И он потёр живот. — А охрана есть.
— Послушайте, — ещё раз сказал Полипов. — Я пришёл по делу, а вы пьяны, невменяемы! Извините, я в таком случае пойду… Я ничего не понимаю.
— Кулепанов!
Распахнулась дверь, ведущая в соседнюю комнату, на пороге появился белогвардеец, за ним ещё один.
— Возьмите этого… этого… Отвести в наше заведение! Отделайте его там хорошенько и бросьте в одиночку, — сказал Свиридов, не глядя на Полипова. Подошёл к столу и налил из бутылки в стакан.
Полипов действительно ничего не понимал. Его привели в здание контрразведки, жестоко, в кровь, избили и бросили в тесную камеру.
А потом про него, кажется, забыли. Старый знакомец Косоротов, служивший теперь здесь, носил ему раз в день вонючую баланду, убирал парашу. Он был молчалив, как камень, за всё время не промолвил ни слова.
Однажды Косоротов повёл его по длинному коридору и втолкнул в кабинет Свиридова.
Синяки с лица Полипова ещё не сошли, правая, рассечённая бровь была распухшей, закрывала глаз. Стоя у порога, Полипов левым глазом оглядел довольно просторную комнату. Стол, у стены какой-то шкаф. Возле шкафа была ещё одна дверь, обитая толстым серым войлоком.
Сам Свиридов в офицерском френче, но без погон, стоял у окна и уныло смотрел сквозь толстые решётки во двор. Испитое лицо его было землистого цвета, дряблые щёки обвисли, сухие, обшелушившиеся губы подрагивали.
— Может, всё-таки объясните, что значит вся эта история со мной? — мрачно спросил Полипов.
— Антона Савельева ко мне! — вместо ответа проговорил Свиридов. — И жену его приготовь. Потом — сына.