— Оно конешно, сейчас медикаменты всякие. А што ёд ваш этот, так это — тьфу, понадежней средства есть. Земля вот с порохом — куды вашему ёду.
— Болтаешь ты, папаша, — сказал какой-то парень.
— Что болтаешь, что болтаешь? — вскочил старик, задрал рубашонку, оголив синий бок. — Вот, гля. Дыра была — кулак влезет. Это, значитугоду в пятнадцатом было. И шли мы в штыковую, помню. Не успел я пробежать саженей восемь — кы-ык хватанет меня за этот бок. Снарядным осколком, соображаю, полоснуло. Глянул — бок аж дымится. Упал, конешно. Тут сестра милосердия меня на загорбок и потащила с бою… И уж как этим ёдом вашим ни мазали! А рана все гноится. Ну, думаю, насквозь меня прогноят доктора, самому надо лечить. Раздобыл пороху, колупнул в больничном саду горсть земли. Развел это водицей…
— Кипяченой? — полюбопытствовал тот же парень.
— Балбес! — рассердился старик. — Надсмешник, право слово. А бок — вот он, гляди, гляди, — старик опять вскочил, задрал рубаху. — Замазал, бинтом потуже затянул, и дён через семь только синий рубец остался. А то кипяченой… — И старик сел на прежнее место, сердито нахохлился.
— Щипало хоть? — сдерживая смех, спросил пожилой мужчина.
Но старик, видно, не заметил иронии, ответил серьезно:
— Не без того, конешно… — И повернулся к парню: — А ты, балабол, надсмешки-то строй, а не забывай рецепту: горсть земли, полгорсти пороху на полкружки воды. На войну-то тебя, может, завтра же заберут…
— Слушайте… Об чем это вы? Какая война? — спросил Семен.
— Как какая? Ты откуда, друг, свалился?
Вскрикнула вдруг Вера, вцепилась Семену в плечо острыми пальцами, порывисто задышала.
— Да постой ты, — недовольно сказал Семен, попытался даже сбросить ее руки. — Объясните…
Но из сумрака выскочил Колька Инютин, потащил Семена от крыльца, сбивчиво и возбужденно говоря:
— С немцами война-то, Сем… Пока мы рыбалили, немцы войну открыли. Я уж дома был. Матка плачет, отец из угла в угол ходит молчком. Твой батя — я видел через плетень — тоже хмурый, сердитый… Это что же, а!
— Сема, Сема! — Вера опять повисла на плече. — Тебя возьмут же теперь…
— Так… — сказал Семен. — Погоди, Верка. Не реви раньше времени.
— Действительно… Дура она у нас, — шмыгнул Колька носом.
— Ладно, пошли домой…
Когда Семен зашел в дом, отец, как утром, сидел у открытого настежь окна, курил, пуская дым на улицу, в темноту. Мать, молчаливая и тихая, стараясь не греметь посудой, собирала ужинать. Димка и Андрейка забились в угол, испуганно сверкали оттуда глазенками. Ведерко с уловом, забытое, ненужное сейчас, стояло на скамейке возле двери.
— В самом деле, что ли… война? — спросил Семен.
— Давайте ужинать, — вместо ответа проговорил отец и выбросил окурок через окно.
За едой никто не проронил ни слова. Поужинав, Семен вышел во двор, поглядел на ярко горевшие в чистом небе звезды. «Как же она там идет, война, ночью-то?» — пришла вдруг глупая мысль. Семен знал, что эта мысль глупая, но никаких других почему-то не приходило.
Качнулся, затрещав, плетень, Семен поморщился: «Верка». Ему сейчас не хотелось ее видеть и вообще никого не хотелось видеть. Но это был опять Николай Инютин.
— Слушай, Сем, смогу я военкоматчиков обмануть, а? — спросил, подойдя, Колька.
— Каких еще военкоматчиков?
— А что? Я рослый. Скажу, с двадцать третьего года.
— Пошел бы ты! — зло вымолвил Семен, сел на скамеечку, врытую у стены, стал смотреть в темноту.
— А метрики, скажу, потерял. Очень просто… Три года всего надбавлю, как они проверят? А, Сем?
Семен молчал, думал о чем-то. Колькиного голоса он будто не слышал. Затем встал и ушел в дом.
Когда стемнело, Аникей Елизаров, зыркая по сторонам, подошел к длинному бревенчатому зданию, обсаженному кленами, вильнул к крыльцу, над которым тускло горела лампочка. За дверью был длинный узкий проход, в конце которого, за барьерчиком, сидел в фуражке с красным околышем дежурный.
— Меня тут начальство вызывало, — сказал он. — Елизаров я.
— Яков Николаевич, что ли?
— Ага…
От дежурного вправо и влево тянулся широкий, как улица, коридорище с обитыми черной клеенкой дверями. Только одна дверь, в самом конце коридора, была обита красной кожей. Елизаров подошел к ней, дернул на себя.