— Дай-ка мне черный. — И Дженни протянула руку назад, чтобы взять бюстгальтер. Она расстегнула свой некрасивый, чрезмерно поддерживающий бюстгальтер «Бали» бежевого цвета и бросила его на пол, пытаясь нащупать черный, при этом не отрывая локтей от груди. Лямки у черного бюстгальтера были укорочены, а вместо обычных крючков и петель была странная позолоченная металлическая штуковина. Дженни подняла глаза. Интересно, смотрит ли в зеркало на нее Элиз? Зеркала в примерочной были с трех сторон, и Дженни не пришлось поворачиваться.
— Может, помочь? Элиз приблизилась.
Дженни напряглась. Пора забыть о скромности. Элиз все равно увидит ее сиськи. Поэтому она опустила руки и развернулась на сто восемьдесят градусов.
— Не поможешь мне ослабить ремешки? — спросила она невозмутимо. И протянула подруге бюстгальтер.
Груди ее, напоминавшие хорошо поднявшиеся на дрожжах булки, нагло взирали на Элиз. От такой откровенности та была совершенно сбита с толку.
Элиз принялась за работу, подгоняя бюстгальтер, не в силах отвести глаз от Дженни.
— Ух ты! А они впрямь большие, — заметила она. — Странно, ты такая маленькая, а у тебя такие большие сисяры.
Дженни опустила руки на бедра и пристально посмотрела на Элиз, пытаясь придумать какой-нибудь остроумный ответ, но вместо этого только рассмеялась:
— Сисяры, говоришь?
Элиз покраснела и подала Дженни черный бюстгальтер.
— Я всегда их так называла, даже когда была маленькой.
Дженни просунула руки в лямки и повернулась:
— Ты там сообразишь что к чему?
Когда Элиз справилась с застежкой, Дженни снова повернулась. Бюстгальтер сильно приподнимал груди и прижал их друг к другу настолько, что в образовавшейся ложбинке можно было утонуть. Элиз не сводила глаз с Дженни.
— Не слишком ли пошло? — спросила Дженни и засмеялась. Похоже, этот фасончик еще боль-ше увеличивает мою грудь.
Элиз прекратила моргать. Такое происходило всегда, когда в мыслях она была где-то далеко.
— Ты ведь знала, о чем я писала в сегодняшнем сочинении, когда спрашивала?
Дженни кивнула и повернулась спиной, чтобы Элиз помогла расстегнуть ей бюстгальтер.
— Ну так вот, о них я и писала. О твоих сисярах.
Дженни снова напряглась. Если бы кто-то из парней сказал вам, что он написал о вашей груди, вы наверняка бы решили, что он пытается к вам приставать либо он извращенец. Но Элиз была девушкой, к тому же подругой. Дженни не знала, что и думать.
— Этот сгодится, — проговорила она быстро и подняла с пола свой старый бюстгальтер и надела его. — Куплю себе черный.
Они принесли в примерочную восемь бюстгальтеров, но Дженни примерила только один.
— Уверена, что не хочешь примерить остальные? — спросила Элиз.
Дженни торопливо надела футболку и сунула свитер под мышку. Ей вдруг стало казаться, что эта крошечная примерочная способна вызвать в ней жуткую клаустрофобию.
— Не-а, — сказала она, отдергивая занавеску и выходя из кабинки. В отделе дамского белья повсюду были развешаны бюстгальтеры. Как было бы здорово найти такое место и отправиться туда, где грудь перестала бы быть объектом пристального внимания окружающих.
На другую планету, что ли?
Б хочет мужика постарше
— Не хотите ли еще колы ? — спросил сомелье с бабочкой.
— Нет, спасибо, — поблагодарила Блэр, не отводя глаз от двери.
Всю неделю ее мысли были только об одном: о собеседовании с Оуэном Уэллсом. Она даже полазила по Интернету, чтобы задать парочку провокационных вопросов о юридической фирме «Уэллс, Трэчман и Райс», одним из учредителей которой он являлся. Наконец-то наступил долгожданный вечер четверга. Блэр сидела одна за столиком в углу пара «Линмэнз» в отеле «Комптон» и ждала. Бар был переполнен мужчинами средних лет, одетыми в сшитые на заказ костюмы. За стаканчиком бурбона со льдом они обсуждали деловые сделки или болтали с крашеными блондинками, которые явно не были их женами. В баре с его позолоченными стенами, белоснежными скатертями и джазом сороковых годов царила атмосфера изысканности.
Блэр потратила почти три часа на подготовку: час — на душ и укладку волос в аккуратную шапочку, которая обрамляла ее лицо, делая его невинным и в то же время интеллектуальным; другой — на новое платье с поясом из джерси от Леза Беста, к которому она удачно подобрала туфли на шпильках в семь сантиметров от Феррагамо, они не только увеличивали рост, но и придавали ей уверенности; и третий — на макияж, а он непременно должен быть естественным, чтобы подчеркнуть ее свежий и здоровый румянец, который явно свидетельствовал о том, что она не клубится и близко не подходит ни к сигарете, ни к коктейлю.
Все правильно.
Было только без четверти девять, но если она будет пить много колы, то непременно захочет в туалет и не дай бог обмочится, не дождавшись конца собеседования. Чего ей по-настоящему хотелось, так это глотка «Оголи». Но по закону подлости Оуэн Уэллс может войти как раз в тот момент, когда она соберется опрокинуть стаканчик. Тем самым подтвердит все его опасения. Ведь он наверняка считает, что она безответственная тусовщица, которая жаждет поступить в Иельский университет и у которой на уме только пьянка и желание соблазнить капитана футбольной команды. Потом, возможно, она забеременеет от него и заставит этого невинного парня из Иеля жениться на ней. И бедняжка всю оставшуюся жизнь будет вкалывать, чтобы только она не отказывала себе в том, к чему уже давно привыкла.
Пока эти мысли проносились в ее голове, на редкость ухоженный бизнесмен, сидевший за стойкой бара, повернулся на золоченном стуле и улыбнулся ей. У него были черные вьющиеся волосы, ярко-голубые глаза с длинными ресницами и изогнутые черные брови. Лицо и руки были загорелыми, словно он каждый день проводил на теннисном корте. На нем был великолепный темно-синий шерстяной костюм, белоснежная рубашка и непритязательные золотые запонки. Блэр обычно не замечала мужчин старше себя, а этому на вид было лет тридцать восемь, но он был таким привлекательным, что его невозможно было не заметить.
— Вы, случайно, не Блэр Уолдорф? — спросил он знакомым низким голосом.
Блэр кивнула.
Тогда он слез со стула и, оставив за стойкой бара пустой бокал, подошел к ее столику, протянул руку и представился:
— Оуэн Уэллс.
— Привет! — Блэр, совершенно сбитая с толку, приподнялась и пожала ему руку.
Оуэн Уэллс был коллегой ее отца, и она представляла его старым, плохо одетым, лысоватым и толстым. Отец, конечно, таким не был. Он каждый день занимался со своим личным тренером спортом, носил одежду от кутюр и имел великолепные волосы. Но он ведь был голубым. Оуэн Уэллс предупреждал, что на нем будет галстук с эмблемой Иеля, а этот парень вообще был без галстука: лишь белоснежная рубашка к вечернему костюму, расстегнутая настолько, что Блэр могла видеть его белую нижнюю сорочку, надетую на мускулистую грудь, которая, должно быть, была такой же загорелой, как и все его тело.
Она, конечно же, не думала о его теле.
Она никак не ожидала, что Оуэн Уэллс может быть настолько сексуальным. Он был так похож на Кэри Гранта из «Незабываемой любви», что она едва сдерживала себя, чтобы не броситься к нему в объятия и не сказать: «Забудь про Йель, я твоя, вся твоя».
Блэр вовремя пришла в себя и поняла, что все еще держит Оуэна за руку. Она пожала ее с такой твердостью и уверенностью, насколько это было возможно. Она была так встревожена, что долго не могла собраться мыслями. Она понимала, что встреча эта ей нужна по одной-единственной причине: чтобы поступить в Иель, а для этого необходимо произвести на Оуэна впечатление.
— Спасибо, что пришли, — поспешила добавить она.