Выбрать главу

Дождь также льет стеной. К утру заметно похолодало. Вообще, и так было не тепло. Но тут даже Бовин шикарный спальник не справлялся с холодом. Ветер тоже не сбавлял обороты, а, наоборот, потихоньку набирал. Стон гор стано­вился всё тревожнее. Чтобы совсем не смерзнуться и прак­тиковать далее, я решил маленько согреться. Недалеко от палатки тек ручей. Я решил сбегать в него окунуться. Раз­делся догола, чтобы по дождю одежду не мочить. Тем бо­лее что лунный календарь рекомендует в 21-й лунный день практиковать все виды закалки, больше движения и под­ставлять свое тело всем ветрам. Вот я только одной этой мыслью себя и двигал. Выбежал из палатки и увидел уже не ручей, а целую реку, у меня даже такая мысль нехоро­шая затесалась, что обратно я не уйду, поскольку еще не­много, и речка разольется, что её и не переплывешь, поток- то горный. Тело я свое омыл. Скорее в палатку укутывать свои отмороженные конечности. Запарил калебас. Вода еле грелась. Мороз и ветер не давали ей сильно нагреться и быстро остужали. Но всё равно процесс я разогнал. Пару часиков попрактиковал. Основная работа — по переводу и перераспределению сил и энергий тела света. Гармонизация его с физическим. Самому непонятная процедура, больше рефлексии. Состояние в принципе не переводилось, так как место и время ещё не изменились. Да и высшие стихии все больше и больше нагнетали. Мои аурные оболочки от на­пряжения готовы были лопнуть. В конце концов, сверху упал такой порыв ветра, что меня чуть с палаткой не унесло, голос гор стал ужасен. Мне было страшно выглядывать из палатки, но, вроде, отступать было уже некуда, звук бывше­го ручья уже был похож на рокот полноводной горной реки. В общем, мысли у меня поперли всякие разные и совсем не хорошие. Я выглянул наружу, а там уже всё снегом покры­лось, до палатки долетал то снег, то дождь, ветер ледяной. Но речку вроде можно ещё перебежать. Хорошо, что я взял перчатки. Руки в мгновенье отмерзли. Сложился и бежать с мыслью о том, что в 21 -й лунный день надо больше дви­жения. Решил отбежать недалеко, так, чтобы и в лесочке, и к высотам поближе, выбрал тихое и спокойное место, не­подалеку от другой горной речушки. Высота уже не та, и стихиалии такие появились вязкие, рядом болотистая мест­ность, горное болото. Но зато тихо. Место не очень. Долго я боролся с ним. То корни деревьев под землей шуршат, то наваливается какая-то тонко-эфирная сущность. Сон зато яркий и глубокий был.

Но проснулся опять от жуткого холода, воя гор и силь­ного ветра. В общем, суперстихии и сюда дорвались. Понял, что надо совсем бежать. Побежал к ручью, занырнул, но тело уже износилось и не чувствовало никакой благодати. Все сводило просто от холода. Вроде помню, чайку приле­пил и побежал вниз. На ходу отогрелся и заметил, что пра­вая нога плохо ходит — коленный сустав отмерз. Не гнулся. Добрался до того чудика, из которого город выходил. Город из него, действительно, частично вышел. Как-то я к нему добрее стал. Да и он уже на меня не навешивал. Но долго с ним все равно говорить не стал. Побег дальше. Чую, совсем мне плохо. Сознание плывет. Еще внизу я с себя несколько клещей снял, один, вроде как, мне показалось, укусить успел. Думаю, может энцефалит попер. Короче, опять шквал ни­чтожных мыслей, и фигово, и просто фигово, и правая нога еле волочится. Но зато чем ниже, тем теплее, и дождь все мельче. Дошел до стоянки, где мы с йогом ночевали. На­хлынули родные чувства. Когда мне совсем фигово — я осо­бо сентиментален. Присел я на доски, на сухом горючем разогрел воду и заварил чай. Стал думать хорошие мысли. Вот теперь тепло на душе стало. Я спокойно обошел эту по­лянку, погрузился в тепло нашей с йогом встречи, пережил еще раз все это, выделил еще тепла сердца и подумал, что ночевать я здесь не буду, а пойду-ка я дальше. Потому как после теплых мыслей мне как-то лучше стало, и я почувство­вал, что я могу идти дальше, и я пошел. Силился вспомнить, а есть ли там дальше какие-нибудь еще хорошие места, где можно переночевать. После предыдущих двух ночей я особо ощутил, как не очень хорошее место может напрочь разо­брать тело, если только не быть в состоянии воина всю ночь. А ведь так хочется отдохнуть. Восстановить тело. Ассими­лировать опыт. Ну, и просто снять напряжение. На средних высотах, на повороте дороги, близ ручья, открылась доста­точно просторная поляна. Сюда когда-то доезжала техника, лежат запчасти от лесовоза, кабина железная. А так в целом поляна чистая, энергетически просторная. Лучше места мне уже не найти. Выбрал на поляне самое энергетически уют­ное место, поставил палатку. Помылся в ручье. Разложился и сел практиковать. Матэ уже кончилось. Разогнался йо- говским чаем. Штука полезная! Он, похоже, с перцем, жар стал проникать во все уголки тела и отпаривать все скрю­ченные и скорченные места. Я подключил дыхание. Стал настраиваться на золотую свастику долины. Потом нащупал лучи, пронизывающие долину. И перешел на стадию созер­цания светоэнергетической панорамы долины. На закате солнца — это зрелище впечатляющее. Солнце светит из за­вершающего долину цирка, получается, что солнце светит со стороны Гималаев. Здесь это время дарует благо через свет солнца. Очень благоприятная медитация света. В основном все восприятие шло через центр солнечного сплетения. Это основной центр здесь. Затем наступило переходное время, когда солнце стало заходить за горизонт. Это было время медитации Шивы-Ардханаршивары. Вообще, для меня этот Хадж прошел под знаком Шивы. Мне было странно, в прошлый Хадж я шел с мыслью о Шиве, но Шива оказался далеким богом, и Всевышний был центром моего основного сосредоточения. Здесь Всевышний осветил мне путь только вначале и только благодаря первым трудностям. Кстати, в том месте, где я заплутал, там же и сбился с пути йог. Толь­ко у него была карта, и по ней он вышел на русло высохшей реки, а мне пришлось покружиться, да с мантрой Всевыш­него выйти на прежнее место. Всевышний был открыт как отец жизни только в трудные моменты, касающиеся жизни. А далее, все, что касалось практики и посвящения, наконец- то явился Шива. Шива был. Шива был со мной в этих го­рах. И в этот момент перехода дня в ночь явился еще один образ, на который я никогда не имел счастья медитировать — это Ардханаршивара. Мне открылся этот символ как символ двойственности, перехода, как символ единого на границе двух. В этот момент через опять талисман я легко открыл третий глаз и созерцал переход дня в ночь на грани­це неведомого. Потом время Шивы-Ардханаршивары за­кончилось. Опустилась тьма. Все это я созерцал, будучи в палатке. Я не видел всего этого внешними глазами, все эти явления природы я медитировал в состоянии полного едине­ния. Савикальпа самадхи. У меня работала савикальпа. И вот опустилась тьма. Наверное, внешняя тьма, но на духов­ном, то есть, хотел сказать внутреннем плане, синхронно с внешней тьмой опустилась внутренняя тьма.

Вот, если бы эта тьма была просто тьмой и была пу­ста как вакуум, то это было бы ничего. Но вот как раз это было иначе. Эта тьма была прибежищем целой цивилиза­ции сущностей. В высокогорье они не живут, там слишком суровые стихии, а вот здесь они куролесят. И вот эта ночь для них была неким оживлением. Сюда вниз стала спу­скаться погода. Перед заходом солнца облака пару раз от­крывали светило, и природа была уже в красках и оживала. Появилось какое-то, я б не сказал радостное, но достаточно светлое движение. И на закате солнца была истинно меди­тация света благополучия. Так вот, после медитации Ард- ханаршивары радость света сменилась радостью этих мало мне понятных сущностей. Не сказать, что это демоны или черти, но с ними как-то не весело и тревожно. Они как-то все враз вынырнули и активизировались. А свет ушел во­свояси. И мне пришлось быстро активизировать свои вну­тренние ресурсы, чтобы успеть полноценно отреагировать на прикосновение этих существ. Потому как, если достойно не отреагировать, то они просто тебя разберут по кусочкам, так что потом долго придется себя собирать. А я себе такую роскошь позволить не могу. Мое время на земле очень до­рого стоит. Очень.