Если люди начали дружить,
они договор не подписывают. Но несут обоюдную ответственность – это нормально, это само собой разумеется. И друг может обратиться к другу за помощью, доверить тайну, попросить совета, позвонить в любое время или написать, если это настоящая дружба. И сам тоже должен быть готов нести ответственность. Поехать к другу в больницу или в полицию, не дай бог. Поделиться последним… И это естественно. А в личных отношениях, в любовных, все очень странно. В отношения вступили два взрослых человека, по обоюдному согласию. И это даже не дружба, это вообще – любовь. По крайней мере, так говорят. Но звонить и писать нельзя – можно показаться навязчивым и вызывать неудовольствие. Попросить о чем-то нельзя – мы взрослые люди, и каждый отвечает сам за себя. Тайну доверить тоже нельзя – не надо обременять любимого человека своими тайнами неинтересными. Ничего нельзя. Потому что это – любовь. Надо сидеть и ждать, пока о тебе вспомнят и выведут гулять. Или просто найдут время поговорить. Позвонят или напишут наконец-то. И вообще – никто никому ничем не обязан. Мы взрослые люди. Это любовь! Это не любовь. Это использование одного человека другим. Удобное и несправедливое использование. Обидное. Если вступил в отношения в здравом уме и трезвой памяти, если говорил о любви, обнимал, спал в одной постели, – обязательства есть. По умолчанию. Как в дружбе. Хотя бы отвечать на звонки и самому звонить. Делиться. Поддерживать. Доверять… А иначе ни любви, ни дружбы, только эгоизм и использование…
Счастье и несчастье
иногда можно сравнить. Вспомнилось мне, одна знакомая рассказала, что она считала себя очень несчастной: мужа у нее не было, а был ребенок. Жили они с родителями в крошечной квартирке, однокомнатной. И ссорились. Папа выпивал иногда. Мама лезла и советы давала. И денег мало было в декрете. И еще она попала с дочкой в инфекционную больницу. Несчастье, конечно. И было обидно, тяжело, грустно, завидно – почему другие хорошо живут? Она нянчила дочку, плакала, ругалась с санитарками. А потом увидела через стекло – между палатами были окна, – маленького мальчика в кроватке. Он был совсем один. К нему только врачи и медсестры заходили. Он был отказник. И этот мальчик все время стоял в кроватке. Он был слабый и крошечный. Он еле стоял. Но все время вставал и ручками держался крепко: он смотрел, как эта Ира нянчит свою дочку. Как кормит. Как укачивает. Как ползунки одевает ей. Огромными глазами смотрел и смотрел. Жадно смотрел. Не отводил взгляда. Стоял и смотрел. И не плакал ни разу, только иногда немножко кряхтел от боли. Полежит и снова встает. И смотрит, смотрит – за каждым движением… Сердце у Иры разрывалось, но она не могла взять малютку. Она только заходить к нему стала, когда пускали, – погладит по голове или на ручки возьмет. А все остальное время он стоял и смотрел… И мы чувствуем себя несчастными иногда. И не замечаем, как кто-то смотрит на нас. Кто-то, кто куда несчастнее нас. Несравнимо несчастнее. Потому что даже сравнить нельзя наше положение и положение мальчика, который так смотрел и смотрел. Она запомнила, хотя много лет прошло. И снится он ей до сих пор, этот мальчик…