Самый маленький домик, под влажным лесом, недавно купила шумная семья из Вроцлава. У них было двое толстых, избалованных детей-подростков и продуктовый магазин в кишечнике. Здание планировали перестроить и превратить в польское шляхетское имение с колоннами, а сзади должен был быть бассейн. Так мне когда-то рассказывал их отец. Однако сначала вокруг возвели бетонный забор. Они мне щедро платили и просили ежедневно заглядывать внутрь, чтобы никто случайно туда не ворвался. Сам дом был старый и разрушенный и, казалось, хотел, чтобы его оставили в покое, чтобы он мог дряхлеть и в дальнейшем. Но в этом году его ждала революция, уже привезли кучи песка и выгрузили перед воротами. Ветер все время сдувал пленку, которой его накрыли, и мне стоило немалых усилий, чтобы снова ее натянуть. На их территории был маленький источник, где новые жители планировали создать рыбный пруд, установить гриль. Они звались Колодяжными. Я долго раздумывала, не дать им какое-то другое, свое прозвище, однако затем согласилась с тем, что это один из двух известных мне случаев, когда фамилия подходит к Человеку. Это действительно были люди из колодца — такие, упавшие в него давно и сейчас на его дне они устраивали свою жизнь, думая, что колодец — это целый их мир.
Последний дом, у самой дороги, постоянно снимали. Чаще всего там селились молодые супруги с детьми, которые хотели отдохнуть на природе во время выходных. Иногда любовники. Случались и подозрительные субчики, которые напивались вечером и всю ночь пьяно орали, потом спали до полудня. Все они скользили по нашему Люфтцугу, словно тени. Люди на уик-энд. Однодневки. Маленький, отремонтированный безликий домик принадлежал самому богатому мужчине в округе, который в каждой долине и на каждом плоскогорье владел какой-то недвижимостью. Фамилия этого типа была Нутряк, и это и был тот второй случай, когда она подходила владельцу. Кажется, он приобрел этот дом ради участка, на котором дом стоял. Кажется, он покупал землю, чтобы когда превратить ее в каменоломню. Кажется, целое Плоскогорье может стать каменоломней. Кажется, мы здесь живем на золотой жиле, что называется гранитом.
Мне приходилось действительно стараться, чтобы с этим всем справляться. И еще мостик, все ли с ним в порядке, и вода не подмыла ли опоры, достроенные после последнего наводнения. И не наделала ли вода дыр. Заканчивая обход, я еще осматривалась кругом, и, собственно говоря, должна была чувствовать себя счастливой, что все это есть. Ведь этого могло бы просто не быть. Могла быть только трава — длинные пряди степной травы, которые хлещет ветер, и еще цветущие корзинки девясила. Так оно могло бы выглядеть. Или вообще ничего — пустое место в космическом пространстве. А может, так и было бы для всех лучше.
Путешествуя во время своих осмотров полями и пустошами, я любила представлять, как все будет выглядеть через миллионы лет. Сохранятся те же растения? А цвет неба, останется таким же? Или сдвинутся тектонические плиты и здесь вынырнет комплекс высоких гор? А может, здесь образуется море, и в ленивом перекатывании волн исчезнет причина для употребления слова «место»? Несомненно одно — этих домов здесь не будет, мои усилия слишком скудны, малы, как булавочная головка, собственно, как и моя жизнь. Вот о чем следует помнить.
Дальше, когда я выходила за нашу территорию, пейзаж менялся. Кое-где в нем торчали восклицательные знаки, воткнутые острые иглы. Когда взгляд на них натыкался, у меня дрожали веки; глаза ранились об эти деревянные конструкции, установленные на полях, на межах, на опушке леса. На Плоскогорье их было восемь, я это точно знала, потому что воевала с ними, как Дон Кихот с ветряными мельницами. Их сбивали из деревянных бревен, крест-накрест, они сплошь состояли из крестов. Четыре ноги имели эти уродливые здания, а на них торчали будки с бойницами. Амвоны. Меня это название всегда удивляла и раздражала. Но чему учили с таких амвонов? Какое евангелие несли? Разве это не вершина гордыни, а не дьявольский замысел, чтобы место, с которого убивают, назвать амвоном?
Вижу их очертания. Прищуриваю глаза, и таким образом силуэты расплываются и исчезают. Делаю это только потому, что не могу стерпеть их присутствия. Однако это правда, что тот, кто чувствует Гнев, но не действует, распространяет заразу. Так говорит наш Блейк.