Вечером я наблюдаю за Венерой, тщательно слежу за изменениями, происходящими с этой прекрасной Девой. Я предпочитаю ее в роли Вечерней Звезды, когда она появляется словно бы ниоткуда, по волшебству, и опускается вслед за Солнцем. Искра извечного света. Именно в Сумерках происходят самые интересные вещи, потому что тогда исчезают несущественные различия. Я могла бы жить в вечных Сумерках.
4. 999 смертей
Солнце, знай оно сомненья,
Грело б дьявола в геенне.
Голову Косули я похоронила на следующий день на своем кладбище возле дома. Опустила в землю почти все, что взяла из дома Большой Ступни. Пакет, на котором остались пятна крови, повесила на ветку сливы, как дань памяти. Туда сразу нападал снег, который ночной мороз превратил в лед. Мне пришлось потрудиться, чтобы выкопать в мерзлой каменистой почве эту яму. Слезы застывали на моих щеках.
На могилу я, как обычно, положила камень. На моем кладбище уже немало подобных надгробий. Здесь покоились некий старый Кот, чей истлевший труп я нашла в погребе, когда купила этот дом, и Кошка, полудикая, которая умерла после родов вместе со своими Малышами; Лис, которого убили лесорубы, утверждая, что он был бешеный, несколько Кротов и Косуля, которую прошлой зимой загрызли Псы. Это лишь некоторые Животные. Найденных в лесу, в силках Большой Ступни, мертвыми я просто переносила на другое место, чтобы они, по крайней мере, пошли кому-нибудь в пищу.
С этого маленького кладбища, расположенного в красивом месте, на пологом склоне над прудом, было видно, наверное, все Плоскогорье. Я бы тоже хотела здесь лежать и отсюда заботиться обо всем – всегда.
Я старалась дважды в день обходить свои владения. Нужно постоянно следить за Люфцигом, раз уж взялась за это дело. Я навещала по очереди каждый из домов, за которые отвечала, а потом поднималась на горку, чтобы окинуть взглядом все наше Плоскогорье разом.
Оттуда было видно то, чего не увидишь с близкого расстояния: зимой следы на снегу фиксируют здесь каждое движение, все должно быть учтено, снег, будто летописец, старательно записывает шаги Животных и людей, увековечивает немногочисленные отпечатки автомобильных шин. Я внимательно осматривала наши крыши – не нависает ли где снег, который может оборвать водосточный желоб или – не дай бог – скопиться возле дымохода или где-нибудь еще, а потом начнет медленно таять, и вода потечет под черепицу. Разглядывала окна – целы ли стекла, не пропустила ли я чего-нибудь во время предыдущего визита, вдруг, например, остался гореть свет; всматривалась в дворы, двери, ворота, сараи, поленницы.
Я была хранителем имущества моих соседей, пока сами они в городе предавались зимним занятиям и развлечениям – проводила здесь вместо них зиму, берегла их дома от холода и влаги и следила за их бренными пожитками. И, следовательно, сотрудничала от их имени с Теменью.
К сожалению, опять напомнили о себе мои Недуги. Обычно они усиливаются из-за стресса или других чрезвычайных событий. Иногда достаточно одной бессонной Ночи, чтобы все начало меня беспокоить. Дрожат руки, и кажется, что по телу пробегает ток, словно его окутывает невидимая электрическая сеть, и меня настигает чья-то Кара – по мелочи, наугад. Тогда плечи или ноги сводит внезапной неприятной судорогой. Сейчас я чувствовала, что у меня полностью онемела и затекла ступня, ее покалывало иголками. При каждом шаге я подволакивала ее, хромала. И еще одно: уже несколько месяцев у меня постоянно мокрые глаза; слезы начинают течь внезапно и без причины.
Я решила, что сегодня, несмотря на боль, поднимусь на склон и огляжу Плоскогорье сверху. Наверняка в мире всё на своих местах. Может, это меня успокоит, снимет спазм в горле, и я почувствую себя лучше. Я нисколько не жалела Большую Ступню. Но, увидев вдалеке его дом, вспомнила мертвое тело тролля в бежевом костюме и подумала о телах всех знакомых, счастливо живущих в своих домах. И я сама, моя ступня и худое, жилистое тело Матохи – все это показалось мне исполненным невероятной, невыносимой печали. Я смотрела на черно-белый пейзаж Плоскогорья и поняла, что печаль – важное слово в дефиниции мира. Она лежит в основе всего, это пятая стихия, квинтэссенция сущего.
Открывшийся передо мной ландшафт состоял из оттенков черного и белого, сплетенных между собой линиями деревьев на межах. Там, где травы остались нескошенными, снег не сумел накрыть поля однородной белой гладью. Стебли пробивались сквозь ее покров, и издалека это выглядело так, будто огромная рука принялась вычерчивать некий абстрактный узор, упражняться в коротких штрихах, тонких, едва заметных. Я видела четкие геометрические фигуры полей, полосы и прямоугольники, каждый из которых отличался по структуре, имел собственный оттенок, по-своему отражал торопливые зимние Сумерки. И наши дома, все семь, были расставлены таким образом, словно являлись частью окружающей среды, словно выросли здесь вместе с межами, в том числе ручей и мостик через него; всё, казалось, было старательно спроектировано и возведено, возможно, той же рукой, что упражнялась в эскизах.
Я бы тоже могла набросать карту по памяти. Наше Плоскогорье имело бы на ней форму толстого полумесяца, окруженного с одной стороны Серебряными горами, небольшой и невысокой горной грядой, которую мы делим с чехами, а с другой, польской – Белыми холмами. На нем всего одно поселение – наше. Деревня и городок расположены внизу, к северо-востоку, как и все прочее. Разница уровней между Плоскогорьем и остальной Клодзкой котловиной незначительная, но довольно ощутимая, чтобы чувствовать себя несколько превознесенным и смотреть на все свысока. Дорога поднимается с трудом, с северной стороны достаточно полого, но спуск с Плоскогорья по восточному краю в конце довольно крут, и зимой это бывает опасно. В суровые зимы Дорожное управление, или как там оно называется, закрывает движение по этой трассе. Тогда мы ездим по ней незаконно, на собственный страх и риск. У кого, конечно, хорошая машина. Собственно говоря, я имею в виду себя. У Матохи только мопед, а у Большой Ступни были собственные ноги. Этот крутой отрезок мы называем Перевалом. Там неподалеку есть еще каменистый обрыв, но если кто сочтет его природным, то ошибется. Это остатки прежней каменоломни, которая когда-то вгрызалась в Плоскогорье и, наверное, совсем поглотила бы его пастями бульдозеров. Кажется, ее планируют открыть вновь, и тогда мы исчезнем с поверхности Земли, съеденные Машинами.
Через Перевал в деревню ведет грунтовая дорога, по которой можно проехать только летом. На западе она переходит в другую, более широкую, но еще не главную. На ней расположена деревня, которую я называю Трансильвания из-за тамошней атмосферы. Здесь имеются костел, магазин, заброшенные подъемники для лыжников и клуб. Линия горизонта высоко, поэтому постоянно царят Сумерки. Так мне кажется. На краю деревни есть еще небольшая дорога, которая ведет к Лисьей ферме, но я редко хожу в ту сторону.
За Трансильванией, перед самым выездом на международную трассу, есть крутой поворот, на котором часто происходят несчастные случаи. Дэн назвал его Поворотом Воловьего Сердца, потому что однажды видел, как из грузовика, ехавшего с бойни, которая принадлежит одному местному толстосуму, выпал ящик с ливером, и коровьи сердца рассыпались по проезжей части; по крайней мере так он утверждает. Мне эта картина кажется чудовищной, и вообще-то я не уверена, не привиделось ли ему. Дэн иногда слишком эмоционально реагирует на некоторые вещи. Города в Котловине связаны асфальтовым шоссе. В погожий день с нашего Плоскогорья можно увидеть и само шоссе, и нанизанные на него Кудову, Левин, а далеко-далеко на севере даже Новую Руду, Клодзко и Зомбковице – довоенный Франкенштайн.