Онуфрий Павлович приехал к обеду, на стареньком велосипеде.
Жил он в соседней деревушке Велея, в семи километрах от Фошни. Высокий, седой, степенный, с короткой седоватой бородкой и умными живыми глазами с хитринкой, выглядел он на пятьдесят с небольшим. Одевался всегда просто, в соответствии с обычаями сельской местности, не выделяясь из общей моды. Август на Брянщине выдался жарким, хотя и не без дождей, и Онуфрий Павлович носил светлую льняную рубашку, холщовые штаны с кармашками и сандалии.
Прошлись по территории Школы, обмениваясь последними новостями, уселись в уютной учительской. Борислав Тихонович заварил чай, достал сухари с маком и баранки.
– Варенье есть, смородиновое, хочешь?
– Не откажусь, – кивнул Онуфрий Павлович, огладив бородку. – Умеет варить варенье твоя Алевтина. Где она, кстати?
– Уехала к родичам, – ответил Шерстнев; речь шла о его жене Алевтине Матвеевне. – Она же из оренбургских крестьян, все её родственники там окопались.
Выпили по чашке чаю.
– Говори, что там у тебя, – отодвинулся от стола пестователь Общины.
– Тучи надвигаются. – Шерстнев рассказал о визите молодой семьи, закончил: – Это уже третий случай попыток воздействия на людей в таком ключе. Кто-то очень не хочет, чтобы к нам вели детей.
Онуфрий Павлович снова огладил бородку.
– Понятное дело. Ты растишь не просто активных строителей социума, но по сути магов, радеющих за Русь, за Род, за мир без зла. При достижении критического порога численности Школ может образоваться – и мы этого добиваемся – эгрегор справедливого отношения к людям, и в особенности – к власть имущим. А терять власть им не хочется. Вот и зашевелились конунги.
– Думаешь, это их телодвижения?
– Ты давно не беседовал с Пашей Здановичем?
Шерстнев помолчал. Речь зашла о директоре филиала Школы в Челябинске.
– С мая.
– На него тоже наехала некая структура, затеяла перерегистрацию документов, объявила землю Школы своей. Да и с другими Школами неспокойно, проблемы появились. У Дмитрия Кулибина сестру убили, слышал?
Шерстнев кивнул.
– Думаешь, это не случайное событие?
– Кулибину и самому звонили, угрожали, предлагали посты в Москве, аж в Министерстве образования, лишь бы Школу закрыл. Родовые Ключи под Москвой чуть не сожгли. Учеников бьют. Это война, Борислав, и к ней надо готовиться. У нас пока тихо только потому, что мы в зоне непрогляда. Однако всё меняется, мы становимся силой, с которой придётся считаться, и реакция Синклита абсолютно понятна. Твоя Школа, по сути система экстенсивного воспитания, как бельмо на глазу у местной администрации. На всех олимпиадах первые места берут наши ученики. А «традиционных» методик ты не признаёшь.
– «Традиционные» методики ведут к вырождению образования.
– Ещё бы, – кивнул Онуфрий Павлович. – Взять хотя бы реформы языка и насильственное внедрение Единого государственного экзамена. Между прочим, в соседних школах снова ввели курс «Здоровое будущее детей». Официально одобрен Министерством образования, а продвигается с подачи Детского фонда ЮНИСЕФ.
– Которым управляет конунг Ван Хиддинк.
– Особенно умилительны антинаркотические установки курса и методики сексуальных привыканий.
– Знаю, читал, – поморщился Шерстнев. – Мерзость! Под видом профилактики антисоциальных явлений в сознание детей внедряется их доступность! Полная нравственная несостоятельность курса очевидна. Но он всё равно отвоёвывает позиции, несмотря на заявления родителей. Мы должны что-то противопоставить этому «светлому» движению, наши практики, к примеру.
– Вот поэтому конунги и начали превентивную обработку воспитательской среды. Не удивлюсь, что скоро нами займётся прокуратура, также находящаяся под влиянием Синклита.
– Неужели мы ничего не сможем им противопоставить?
– Сможем, – улыбнулся Онуфрий Павлович. – Работай, но посматривай по сторонам. Заразу надо лечить до её проявления. Если бы мы сработали вовремя тысячу лет назад, Православию не пришлось бы ради выживания подчиняться христианству, переиначивать наши родовые праздники и вымаливать прощение у чужого бога.
– Это верно, – слабо улыбнулся в ответ Шерстнев. – Библейское христианство – абсолютная зараза! Оно принципиально не согласуется со славянской и индоевропейской культурой, утверждая, что человек – раб по своей природе, что люди порочны и ничтожны в земных устремлениях. Что они должны бесконечно каяться перед высшим существом. Что, наконец, мир проклят и будет уничтожен, так как это угодно богу! Чушь несусветная!