— Не расстраивайся, Никифор. Ты же от чистого сердца, другу помочь хотел.
Домовой просиял:
— Ты у меня, хозяюшка, самая лучшая!
— А ты льстец.
— Не без этого… Как думаешь, — Никифор напялил картуз и приосанился, — зачем тот тип из дивьих приходил?
— Как пришел, так и ушел, — Тайка пожала плечами. — Мне-то какое дело?
— Кому ж еще, как не тебе? — Домовой огладил бороду. — Ты ж у нас ведьма!
Тайка вздохнула: сколько раз за последние дни она слышала эти слова?
Ох, а то ли еще будет!
Глава четвертая. Папоротников цвет
С самого утра Тайка затеяла печь пирожки. Думала домового порадовать: Никифор в последние дни смурной ходил да все вздыхал тяжко. Но горестями не делился.
— А с чем пирожки? — На стол спикировал Пушок. — С маком?
— С таком, — Тайка отмахнулась полотенцем, и коловерша вспорхнул, подняв облако мучной пыли.
Порой Тайке казалось, что осенне-рыжий Пушок, напоминающий помесь кошки с совой, взял худшие качества от тех и других. Он был быстр, нагл, умел подкрасться бесшумно и жрал все, что плохо лежало. А по его мнению любая еда лежала плохо. Вот и сейчас сцапал когтями куриное яйцо и смылся, гад.
— Брось, хозяйка, — Никифор чихнул и принялся отряхивать картуз от муки. — Пущай летит, разбойник пернатый.
Тайка вытерла пот со лба и погрозила кулаком печке, за которой спрятался вороватый коловерша.
— И все же, Никифор, что случилось? Я же вижу, ты сам не свой.
Домовой, вздохнув, поскреб в бороде:
— Гриня пропал. Уж целую седьмицу как. Не знаем, чо и думать.
Гриней звали дивнозёрского лешего. Тот хоть молодой и озорной был, но дело свое знал хорошо. Грибов и ягод в лесу всегда родилось в избытке, зверье лоснилось и множилось, лес рос красивый, чистый, а то, что Гриня порой превращался в выпь и пугал криками дачников, — так у всех свои недостатки.
— То есть как это — пропал? Совсем? — Тайка опустилась на табурет.
Никифор кивнул:
— С концами… и, как назло, прямо в канун праздника. Кикиморы с ног сбились, мавки рыдают хором: какое уж тут веселье… Кстати, ты сама-то пойдешь?
— А что за праздник?
— Дык купальская ночь сегодня! Забыла? — Никифор глянул на нее с укоризной.
— Я… не знала, что тоже приглашена, — Тайке не хотелось признавать, что она и впрямь запамятовала.
— А как же иначе? — Никифор приподнял кустистые брови. — Ты ж ведьма-хранительница. Без тебя никак.
— А без Грини?
— Без него тоже, — вздохнул домовой. — Но ты ж поворожишь, ежели не найдется?
Вот. Началось… Тайка закатила глаза и грохнула кастрюлей.
— Куда я денусь? Поворожу.
Шел третий месяц, как она стала ведьмой-хранительницей Дивнозёрья, а казалось, будто бы три года прошло. Теперь, если что случалось, все бежали к ней.
К счастью, Тайка справлялась. И с Грезой — воплощенной мечтой — договорилась, и щенка симаргла к хорошей хозяйке пристроила, и Арсению — домовому из заброшенного дома — подкинула брошюру о вреде пьянства (кстати, тот уже две недели кряду не пил), но вот где искать пропавшего лешего, она понятия не имела.
Еще и праздник этот… Вовремя Никифор напомнил, нечего сказать. В чем туда идти? Не в джинсах же? И что там вообще делать?
— Как это что? Папоротников цвет искать, конечно. — Коловерша высунулся из-за печки; его морда была перемазана в яичном желтке.
Видимо, последний вопрос Тайка задала вслух.
— А зачем?
Пушок, поняв, что ругать его не будут, вылез целиком, отряхивая паутину с крыльев.
— Так он желание исполняет.
— Любое? — Тайка вскочила, уронив табурет.
Нет, она уже не хотела, чтобы все стало как прежде и бабушка вернулась из дивьего царства домой: ведь та наконец нашла свое счастье. Но вот навестить ее Тайка не отказалась бы, очень уж соскучилась. Да и посмотреть на иной край хотелось. Это для дивьих людей все чудеса тут, а для обычных смертных — наоборот, настоящее волшебство начинается по ту сторону вязового дупла.
— Угу, — по-совиному ухнул коловерша, подбираясь ближе. — Что ни пожелаешь, все исполнит. Семеновна-то по молодости каждый год искала. Перестала, только когда ты родилась.
— А если бы нашла?
— То — фьють, только мы ее и видели! Но ты ж пойми: ищут все, а находит кто-то один. Эх, вот бы мне в этот раз повезло… — скрипучий голос Пушка стал мечтательным.
— А если найдешь, что загадаешь? — Тайка пригладила перья, торчащие на макушке у коловерши, и тот, зажмурив желтые круглые глазищи, тихонько замурлыкал.
— Мр-р-р-р-р, не скажу. Мр-р-р-р-р, это секрет.