— Ну и пожалуйста! Не буду тебя больше чесать.
Тайка убрала руку — и вовремя: коловерша попытался куснуть ее за палец, а промахнувшись, обиделся еще больше:
— Чего ты такая вредная, Тая? Если я расскажу желание, разве оно сбудется?
И пока Тайка думала, как ей извиниться, пернатый негодяй сцапал из миски еще одно яйцо и вылетел в окно.
— Знаю я твои желания, — усмехнулась она. — Пожрать, пожрать и еще немного пожрать, пожалуйста…
А папоротников цвет уже захватил все ее мысли, и Тайке едва хватило терпения дождаться темноты в самую светлую ночь года…
Дивнозёрская нечисть всегда собиралась на поляне у самого большого дуба — царского дерева. Людям сюда ходу не было, но Тайка знала, как пройти сквозь туманный морок: нужно было с заговором промыть глаза загодя собранной майской росой и положить под язык четырехлистный клевер. Она немного припозднилась, продираясь сквозь бурелом и поминая Гриню недобрым словом: ведь это была его забота — содержать лес в порядке.
Когда Тайка добралась до места, праздник был уже в самом разгаре. Огни светлячков сияли в траве, на замшелых колодах и в ветвях деревьев; повсюду горели костры и играла музыка — два полевика выводили бодрую мелодию на свирелях. Веселые мавки — босые, простоволосые, в цветочных венках и длинных рубахах, — завидев Тайку, оживились.
— Эй, ведьма, потанцуй с нами! — махнула рукой одна из них… кажется, Майя.
Да, точно: они встречались на застолье, которое Никифор устроил еще весной в честь новоиспеченной ведьмы-хранительницы. Отказываться было невежливо, но Тайка помнила — увлекаться нельзя: эти красавицы только и знают, что плясать. Не успеешь оглянуться — затанцуют до смерти. Речные еще и похлеще озерных будут, а Майя была как раз из речных.
Музыка стала громче, повсюду слышались смех, визги и обрывки фраз. В кустах кто-то радостно ухал (может, Пушок или кто-то из его диких сородичей). Чьи-то руки надели ей на голову венок из полевых цветов и втащили в хоровод.
Уже после трех проходов стало жарко. Тайка хотела выйти из круга, но вдруг заметила незнакомку… Не мавку, не кикимору, не лесавку — обычную девушку: рыжую, высокую, в кожаных штанах и футболке с крылатым черепом. И как только ее угораздило забрести на праздник нечисти, да еще и попасть в хоровод к мавкам? Ох, придется выручать.
Тайка сделала вид, что споткнулась о камень, и встроилась в круг уже рядом с девушкой.
— Уходи, — перекричать музыку было непросто: кто-то из полевиков от души наяривал на трещотке. — Тебе тут не место. Иди за мной, я покажу дорогу…
— Сама туда иди! — девушка отняла руку. — Вечеринка только началась. И мне тут нравится.
— Это морок. Еще немного, и ты забудешь, кем была и как звали. Станешь такой же, как они. Если, конечно, тебя не сожрут раньше.
— Подавятся! — незнакомка расхохоталась. — Я сама кого хочешь съем.
Цепочка танцующих ворвалась в хоровод, разделяя их, и Тайка потеряла девушку из виду.
Со всех ног она бросилась к Никифору, который, сняв лапти, грел пятки у костра.
— Беда! — Тайка плюхнулась на бревно рядом с домовым. — Там на поляне человек. Девушка. Уж не знаю, сама забрела или заманил кто, но она не знает, куда попала. И танцует. Без оберегов. Понимаешь, что это значит?
— Пущай танцует. — Густой бас Никифора был способен перекрыть даже трещотки и свирели. — Ничо ей не сделается. Тут кое-кого другого спасать надобно…
— Меня ругай, а Катерину не трогай, — раздалось с той стороны костра, и Тайка узнала голос пропавшего лешего.
— Гриня? Нашелся!
— Я и не терялся, — леший дунул в костер, чтобы тот разгорелся ярче.
— Нет уж, — Никифор поднял ладонь, и пламя поутихло, — неча тут огнем заслоняться. Встань-ка, покажись нашей ведьме.
— А чо такова? — Гриня поднялся во весь свой могучий рост, и Тайка прыснула в кулак.
Соломенные Гринины патлы были убраны под бандану, широченные плечи смотрелись еще шире в новенькой косухе, а из кармана кожаных штанов чуть ли не до колена свисала цепь. На футболке скалился точно такой же череп, как у той девушки.
— Красавчик, — Тайка улыбнулась. — А мотоцикл где?
— Там, в кустах стоит, — Гриня махнул рукой. — Тока он не мой, а Катеринин. Своего нету пока.
— Ишь ты, пока, — Никифор по-стариковски крякнул. — Бросает он нас, Таюшка-хозяюшка. Грит, в банду вступил. Уезжает на железном коне в Сочи.
— Не в банду, а в клуб, — леший надулся.
— Все одно: нас на бабу променял! — домовой глянул на Тайку. — Потому и грю: это кто кого еще заморочил. Хозяйка, ну скажи ты этому олуху…