Грез что сидела за ним, посмотрела на мужчину, верно ничего не понимая. Я спешился с коня, обогнув повозку обхватив Грез за пояс, рывком так, что та пронзительно взвизгнула, ссадил на землю, сдергивая ее с мешков и тюков.
— Папа! — пискнула мышкой.
— Господин, что вы делаете?! — взревел мужик. — Отпустите, отпустите немедленно!
И только тут я понял, что что-то не так. Не тот голос, не тот запах, не те ладони что, упираясь в мои плечи, не та кожа, что была у Грез — свежая, как речной жемчуг. Схватил девку за подбородок дернул вверх, заставляя посмотреть на меня. И застыл. На меня взирали карие испуганные глаза, совсем чужие, не глаза Грез. Это была не Грез… Дыхание сбилось и сжало грудь в раскаленные тиски, так что заломило ребра. Туман рассеялся от мгновенно вспыхнувшей ярости. Проклятье!
— Господин, что вы хотите? Отпустите мою дочь, что вам нужно?! — подступил мужик, багровея и сопя от злости, но слишком близко не посмел подойти.
Я заставил себя разжать застывшие пальцы выпуская испуганную до одури девушку, что уставилась в немом страхе на мое лицо, сокрытое тканью. Отступил, осматриваясь: проезжие объезжая нас и пялились с въедливым любопытством. Мужчина взял свою дочь за плечи и торопливо повел, уводя подальше от меня, вперед повозки, оборачиваясь, бросая сердитые взгляды, утирая текший пот со лба.
Я сухо сглотнул, меня изрядно потряхивало, глянул на мальчишку что с высоты воза наблюдал за всем. Это не Марсу, темноволосый и намного взрослее. И как я мог спутать, не разглядеть?! Увидеть так жаждущее мной, застелило ум и глаза.
— Что случилось, ваше высочество? — подъехал Грорс впопыхах.
— Это не Грез, — глянул на старшего воина мрачно, а потом посмотрел на удаляющуюся повозку и ошарашенную девушку, жавшуюся к своему отцу, но вскоре поднявшаяся пыль, скрыла ее от моих глаз.
Вернувшись к своему коню, который уже щипал траву на обочине под тенью деревьев, сорвал с седла фляжку с водой. Сдирая с лица ткань, припал к горлу, сделал жадные глотки погашая пожар в груди и возникшую сухость во рту, остатки вылил на шею смачивая грудь в вороте и лицо.
— Так она что, соврала старая? — приблизился Грорс.
Отдышавшись вернул фляжку на седло, натянув ткань до глаз.
— Думаю, что да, — хоть признавать это до горечи не хотелось. — Но будем дальше искать.
Поднялся на скакуна, выбираясь на дорогу, где ждал Тавир. Продолжили поиски. Почти добрались до портового города, но горианка не могла так скоро по такой трудной дороге забраться далеко. Все сходилось к одному — бродяжка обманула. Добравшись до развилки, где дорога словно вена разветвлялась в стороны, дал команду поворачивать назад, поддавшись наконец тому, что так тянуло меня назад. Только время потеряли — Грез не было на этой дороге.
Вернувшись к тракту, я все же решил объехать местность, побывав в селениях что были разбросаны у озер предгорий. Но — ничего, никто не видел горианку с ребенком.
Вконец вымотавшись, повернул в сторону «Свирепого быка», когда на горную долину опустился сумрак, а как только въехали в ворота, стало уже совсем темно. Уставший и злой передал коня конюшенному. Единственное что мне хотелось это надраться до беспамятства, чтобы хоть немного заглушить это давление, на время забыть все.
Бордант со своим отрядом не вернется так скоро, а если поспешит, то хорошо под утро. Все сводилось к одному — ждать.
Вечером внутри постоялого двора было особенно шумно, конечно той старухи, что взяла с меня плату и при этом нагло соврала, след простыл. Никто не знал и не видел куда делась эта полоумная нищенка с которой хотелось содрать живьем кожу.
Орух Вар хоть как-то задобрить гостей, видя мой взбешенный взгляд, велел подать на стол сытный ужин, пытаясь услужить столь редким и дорогим гостям. Только мне кусок в горле не лез — так погано еще никогда не было. Мысль о том, что не найду ведьму, как обжигающее пламя жалило сердце, доводила до бешенства, что хотелось рвать и метать, но где-то внутри я поймал нить спокойствия и крепко ухватываясь за нее. Завтра прочешу все предгорье, каждую лощины и дом, не могла она уйти так быстро, да еще с ребенком. Грез была где-то рядом, я чувствовал ее нутром. Чувствовал ее как тот первый раз, когда она пыталась воздействовать на меня. Близость ведьмы разжигала кровь, которая будто запомнила то мгновения, впитала в себя все до капли, распаляло дыхание, сковывая напряжением, вынуждая подняться и броситься на поиски, вынуждая искать, завладеть, присвоить.
Сквозь туман я смотрел на людей что заполняли зал, слышал гудение множество голос. Смех, грохот стульев, стук кружек, громкие возгласы, где-то у входа затевалась драка, но я был будто в гроте, отдельно ото всех, и в то же замечал и слышал все, остро чувствовал невольное, будто случайное касание подавальщиц, а после и вовсе ласки и поглаживания. Горячие руки под одеждой, дразнили, слух улавливал какие-то слова. Я не помнил, как оказался с одной из прислужниц в каком-то темном углу. Гибкое податливое тело, прижимающееся ко мне со всем пылом, разожгли и без того разгоряченную вином кровь, затуманивая голову. Подавальщица остановилась, увлекая меня за собой, повернувшись ко мне, обхватила шею тонкими руками, закинула ногу мне на бедро, призывно потерлась о мое напряженное тело своим податливым, соблазнительным. Сложно устоять, держать себя в руках, после череды неудач. Хотелось с головой нырнуть в омут. В полумраке она не видела моего лица, а если бы увидела, в ужасе бежала бы сейчас прочь. Но вместо этого девка терлась о мое тело. Мысли остановили свой ход, только жар, рваное дыхание, срывающийся с губ тяжелым выдохом и острое долбящее в пах желание, освободиться и сбросить всю усталость и напряжение. Рывком содрал с ее груди ткань, которая тут же лопнула с треском, обхватил горячую плоть, с напором огладил и смял.