— Прошу… пожалуйста… хоть кто-нибудь… — обрывисто шептала я в пустоту.
Никто не отвечал. Никто не давал о себе знать. Лишь запястье, там, где красовалась печать, пульсировало жаром, вновь выпустив на свободу маленькую, огненную саламандру. Вильнув хвостом, даже ящерка покинула меня в столь сложное мгновенье.
Глава 99
Я угасала там, в маленькой каморке, примостившись поближе к Коэну. Меня то бил озноб, то бросало в жар. Я обнимала господина. Он казался холодным, и мне безумно хотелось его согреть, что я и делала. Не с первого раза, но у меня получилось окружить себя бледным огнём. Он не касался ничего вокруг, не обжигал, но дарил приятное, слабое тепло.
Мысли путались, и я слышала, как кто-то бродил в коридоре, заглядывал в комнату. Это были женщины, те, что жили и работали в этом доме утех. Одна испуганно вскрикнула, увидев моё пламя. В то же мгновение меня осенило. Огонь — наше спасение. Вот моя сила.
— Простите, — шёпотом сказала я Коэну. — Если что, знайте, я не нарочно.
С этими словами, окутав его таким же огненным ореолом, как и себя, сосредоточив все свои силы, все свои мысли на одной-единственной идее, я постепенно воплощала её в жизнь. Как щупальца осьминога, в разные стороны расползалось моё пламя, охватывая всё новое и новые уголки дома. Я старалась не торопиться, давая возможность отдыхающим и работницам сбежать. Мне не хотелось никому навредить. Не хотелось подпалить невиновных. Разве их вина в том, что они, так же глупо как и я, попались в уловку магической клятвы, запретившей им рассказывать кому-либо о том, кто лежал в их каморке?
Потому я не торопилась. Треск огня, крики, возвещающие о пожаре, неровный топот множества ног — всё смешалось в безумную какофонию. Пока я захватывала всё новые уголки дома, стараясь в то же время уследить, чтобы мой огонь не перекинулся на соседние здания и не спалил всю улицу Глициний целиком.
Да, я никому не могла рассказать о том, что знала, где находился Коэн. Я никого не могла позвать. Зато я прекрасно привлекала к себе внимание, бушующим пламенем, явно магического происхождения.
Городские стражи недолго стояли в стороне. Едва пламя показалось снаружи, пробило бумажные окна, взметнулось под крышей, как они оцепили здание. Я чувствовала каждого, коснувшегося моего огня. Я старалась никому не навредить. Мои руки дрожали, как от сильнейшего холода. Ноги словно сковало льдом. Я отстукивала зубами беспорядочный ритм и понимала, что стремительно теряю силы, что вот-вот не справлюсь и потеряю контроль.
Но, что бы сказал господин, если бы я спалила столицу? Что бы сказал император, если бы увидел вместо цветущего города обугленные деревяшки?
Мне даже представлять не хотелось, как бы исказились их лица на такое происшествие. Значит, мне не оставалось ничего другого, кроме как сосредоточиться на своём огне так, как никогда прежде.
Я отдала ему все силы, все возможности и когда почувствовала, как дома окружил теневой купол, отпустила и пламя, и своё тело.
Всё погрузилось спокойную тьму. Она сковала каждый мускул. Обездвижила. Утихомирила.
Когда я вновь пришла в себя, когда с трудом раскрыла глаза, то ощутила слабость, заполнившую всю меня. Руки и ноги казались такими же твёрдыми, как варёные овощи. Управляться ими, казалось, также сложно, как впервые взять палочки для еды в неведущей рукой. С болью вдыхая я ощущала тонкие ароматы благовоний, смешавшихся с прохладным воздухом. Я слышала шорох тканей, вероятнее всего, это хрустели мои простыни, но улыбку на моём лице вызвали не запахи и не осознание того, где я находилась. Просто до меня доносились тихие приглушённые, словно из-за стены, голоса. Оба они для меня любимы. Оба драгоценны. Один тихий, спокойный и ровный принадлежал императору Саада. Второй вдумчивый, хрипловатой и уставший, как у человека после долгой и тяжёлой болезни, подсказал, что Коэн получил противоядие и пришёл в себя раньше меня.
Облизав пересохшие губы и присев на локтях я долго, с улыбкой слушала их разговор. Они, казалось, боялись потревожить мой сон, но в то же время спешили обсудить нечто важное, что не терпело отлагательств. В то же время мужчины явно не желали оставлять меня одну. Без присмотра. Потому решали свои вопросы за стеной, в соседней от меня комнате. Это умиляло и смешило. Рёбра покалывало, но я хохотала, пока из глаз не потекли горячие слёзы. Голоса за стеной умолкли. Со скрипом отворилась деревянная дверь, а в проёме показались две головы. Первая уставилась на меня потемневшими глазами, в которых едва проглядывал зелёный оттенок. Вторая смотрела узковатыми синими. Оба казались встревоженными. Оба одинаково облегчённо вздохнули, убедившись, что я в порядке.