— Что за чушь? — поперхнулся я. — Да, да, нет. Летта, не будь ребёнком, ни к чему верить во всё, что тебе говорят.
— А можно будет его погладить?
— Это дикий зверь, — наставлял я. — Ты бы захотела погладить голодного волка? Неважно, что олени травоядные. Монеты из-под его копыт не полетят, но голову он ими пробить способен.
Летта надула губки и недовольно запыхтела. Уверен, она мечтала посмотреть на златорогого оленя и дотронуться до его шёрстки.
Так, за спорами о животных и уроками этикета, мы добрались до хорошо знакомого леса. Летта, похоже, это место тоже запомнила, потому как затихла уже на холме. Она будто стала меньше, вжавшись спиной в мою грудь.
Сегодня лагерь выглядел иначе. Не было клеток, зато всюду висели украшения. Еды привезли ещё больше, чем прежде, выступали скоморохи. Прибавился шатёр в цветах семьи Хасели. Вот только я заметил недовольные лица некоторых знакомых. И, поймав на полпути Того, выяснил причину.
— Приехала мать Дзюн. Эта карга заявила, что раз жениха не будет, то и невесту привезут сразу к месту. Нечего ей делать на подобных сборищах, — передразнил он последней фразой госпожу Хасели и сплюнул под ноги.
— Значит, всё зря? — грустно заметила Летта, когда мы дошли до моего шатра и остались вдвоём.
— Ещё нет, — приободрил я, понимая, что зря привёз её на охоту. — Ты же хотела посмотреть на златорогого оленя, а он тут.
Летта заулыбалась.
— А ты хочешь только посмотреть или поохотиться тоже? — уточнил я.
Глаза ведьмы широко распахнулись. Она прижала руки к груди и замерла, не зная, что ответить. Я же улыбнулся ей так ласково, как только смог. Пусть Дзюн здесь нет, но почему бы не продемонстрировать мою ведьму госпоже Хасели и её дамам?
В конце концов, Летта согласилась поучаствовать в охоте, если я пообещаю быть рядом. Я же, в свою очередь, удостоверился, что помолвочные печати хорошо спрятаны под охотничьими перчатками, и если рукав подымется, они не покажутся.
Как и в прошлый раз я велел Летте держаться подле меня и ни с кем первой не заговаривать. Она послушно делала всё, что я говорил. Даже позволила нацепить на её запястье ручной арбалет и потренировалась выстреливать болты в стоячие цели. Не то же самое, что в лис, но, хоть как-то. Всё-таки ведьма лишь сопровождала меня, и я не рассчитывал, что она на самом деле кого-то поймает.
— Ваша вея выглядит такой наивной, — обратила на нас внимание женщина классической красоты.
Чёрные волосы собраны в тугой узел, лишь две пряди по бокам от высокого лба оказались распущены. Лицо бледное, треугольное и вытянутое смотрелось сосредоточенно и чопорно. Тонкие подведённые угольком брови, яркие красные губы. Будь она моложе на несколько десятков лет, могла бы побороться за звание первой красавицы Саада. Тогда, быть может, в её строгих обсидиановых глазах проглядывали искры радости и романтизма, теперь их сменила строгость и надменность.
— Госпожа Хасели, — едва склонился я в приветствии. — Рад новой встрече.
— Вы всё такой же подхалим, — хмыкнула женщина и прошла мимо, уведя за собой стайку из четырёх верных ей женщин.
— Это мать Дзюн, госпожа Сая, но ты зови её по имени рода, — наклонился я к Летте. — Ей понравиться не стремись. Глупо стремиться к невозможному, но и перечить этой женщине не стоит.
Глава 47
Летта
Покивав для приличия, я решила на всякий случай держаться подальше от женщины. Коэн сказал, что ничего плохого в отсутствии Дзюн нет, значит, так и есть. Так что всё было почти хорошо, если не считать взгляда, которым меня наградил господин, стоило вновь спросить про оленя. Мне не хотелось, чтобы столь величавое животное погибло ради забавы. Однако в Сааде стоит вести себя подобно саадцу. Если только не найти его первой и прогнать куда подальше. Я очень надеялась, что у меня выйдет спасти оленя, но стрелять тренировалась. Хотя бы для виду.
Господин немного отошёл от меня, чтобы пообщаться со своим другом. Они звучали раздосадованно. Видимо, очень надеялись, что неведомая Дзюн сегодня появится. Подумать только, под опеку императорской семьи вот-вот должна была перейти дева, желающая императору и его брату смерти. К тому же между ней и тем самым братом планировали свадьбу! И Коэн молчал! И его друг тоже ни словом ни с кем помимо господина не обмолвился.
Я искусала губы до боли и припухлости, но так и не придумала, почему рассказать об этом императору нельзя. Если только господин сам…
Я тряхнула головой, отгоняя глупые мысли. Стоило разобраться во всём самой, но как?
Пока я размышляла и тренировалась, постоянно вспоминая о дыхании, прозвучал сигнал начала. Дыхание — о нём придётся помнить всегда. Если забыть и перенервничать, огонь сам собой шипел на кончиках пальцев.