— Девочка. Если бы я мог повернуться, тебя бы здесь не было.
— Да уж, конечно, — скептично буркнула я и, положив горшок на край кровати, — с силой ухватилась за Давида.
К счастью, высохший от болезни и возраста старик оказался не таким тяжёлым. Перевернув его на бок, задрала рубашку, обнажая ягодицы и всё остальное. Руки, честно говоря, тряслись, когда я придвинула судно под тело, а потом вернула Давида на место.
— Ах ты, дура! Грёбанная идиотка! — вдруг смачным матом на меня выругался он. — Холодно!
— Что?
Да-да, ёлки! Я ошалела. Вот и делай добро! Обматерят, оскорбят, мозг вынесут. Куда ввязалась? А... Мысленно махнула рукой. Я ввязалась в дурь ещё пару недель назад!
— Ты почему его не нагрела?
— Я что, по-вашему, каждый день судна больным подаю? — возмутилась в ответ. — И вообще! Не смейте меня оскорблять. Меня родители-то никогда не ругали!
— Спинку кровати мне подними, идиотка, — сморщился от негодования Давид и прикрикнул. — Пошла вон отсюда! Жди, когда позову.
— Невоспитанный хам, — не выдержала я, удаляясь из комнаты. Уже пробубнила под нос. — Подумаешь, возраст! Чтоб тебе... обосраться!
Выпалив это, уже за дверью я сразу же пожалела о сказанном. Ведь убирать судно мне! Да и вообще, как-то некрасиво говорить гадости о больных. Я вот ходить, бегать могу, даже находясь в рабстве, а он лежит целыми днями и не видит никого и ничего, кроме судна и трёх пальм в окне, не считая белых потолков в комнате с белыми стенами.
Я стояла, прислонившись к стене, когда колокольчик зазвонил вновь. Так же яростно и паршиво. Нажала на ручку двери, вошла в спальню к Давиду. Запах в комнате стал ещё хуже. М-да... А мне «это» как-то вытаскивать. Вот, правда что, идиотка! Нет, чтобы пожелать что другое. Да хотя бы тот же запор. Приблизилась к старику. Тот лежал на кровати, бледный как простынь. Его глаза были закрыты.
Аккуратно вернула кровать на место, повернула Давида и осторожно вытащила судно, «любуясь» его содержимым.
— Ягодицы мне вытри! — вдруг глухо произнёс старик.
— Что?
— Зад мне вытри!
А, блин! Поставив судно на пол, потянулась за влажными салфетками. Я старалась изо всех сил. Сжала зубы и губы, стараясь поменьше дышать, вытирая старческую кожу порывистыми движениями.
— Давай-ка нежнее!
Ну, старый хрыч! Хотела бы я сказать ему про нежнее, но промолчала. Всё же стала помягче. Вытирать зад не так страшно и, наверное, даже получше, чем отмывать грязный горшок. А он стоял рядом, наполненный явно липкой, вонючей жижей.
Уже в туалете я не сдержала слёз. Что же... Теперь меня ждёт подобное каждый день? Да ещё и по несколько раз? Всю мою жизнь?
Когда я вернулась в комнату, возле старика сидел молодой чернявый парень и пытался накормить его с ложки. Давид кривился и отворачивался. Ещё и не ест? Подошла к нему ближе и наклонилась посмотреть, что в тарелке. Варёная, тёмно-зелёная перетёртая каша мало чем была похожа на вкусную здоровую пищу. Скорее, на содержимое того судна, что оказалось уже в унитазе.
— Что это? — тихо спросила незнакомца.
— Брокколи с молоком.
— Сами пробовали?
— Всё, как врачи советовали. Без соли и перца. У Давида больной желудок.
Ага... У меня от такой еды не только бы желудок болел.
— Там я вам принёс тоже еды, — произнёс парень, показывая на дальний стол.
— Эту же дрянь? — не удержалась.
Незнакомец весело засмеялся, вызвав нервное кряхтенье Давида.
— Меня зовут Анри. Я помогаю в доме, смотрю за Давидом. Если надо будет его переодеть, заменить постель, накормить, съездить в аптеку. Зови.
— Мария, — я улыбнулась, увидев на подносе в тарелках шикарный ростбиф, свежие и запечённые овощи, стакан сока и корзинку с пирожными. О! Какое богатство!
Так я, помню, ела давным-давно... Где-то уже в прошлой жизни. Я села за стол и стала есть мясо. Нежнейшее, оно таяло на языке, взрываясь тонким вкусом каких-то приправ. Собственно... Если бы меня кормили той дрянью в довесок, неизвестно, какой бы злой я была. Вдруг стало по-человечески жалко Давида. Вот прям очень-очень. Несчастный старик!
— Анри. Ты можешь идти, — произнесла я, когда половина куска оказалась внутри меня. — Я сама его покормлю.
— Приду через час за тарелками?
Я кивнула и, как только Анри покинул спальню, повернулась к Давиду.
— Понятно, почему вы такой злой и противный. Вам, наверное, ростбифа хочется?
— Поиздеваться решила?
— Накормить, — я села возле старика с тарелкой. — Могу накормить зелёным говном. Могу мясом. Что изволите, сударь?
— Мне мясо нельзя.