Вода, стремительно хлынувшая в нос, прошла через меня. Босые ноги коснулись влажной от росы травы. Пить больше не хотелось, а моё платье снова сверкало чистотой.
– Добро пожаловать! – поприветствовал нас пухлый мужчина в монашеской одежде. Из-за его спины выглядывала часовня с небольшой колокольней.
– Где мы? – спросил Игорь, осматриваясь вокруг. Аккуратный сад слева от нас благоухал жасмином и дикими розами, следом за ним располагались не менее аккуратные овощные грядки. Справа от нас играли в футбол дети, чьи радостные возглясы перекрикивались ещё одним монахом, каждые пару секунд умоляющего их не попадать мячом по фруктовым деревьям.
– Я знаю это место, – напрягая память, сказала я. – Я была в похожем.
– Верно, – монах улыбнулся мне, – но и не совсем, – двусмысленно ответил он, жестом приглашая нас пройти в часовню. – Это одно из немногих мест, походих друг на друга, созданных для таких, как вы, хотя и не в твой форме, в какой вы сюда явились.
– Тогда, что мы тут делаем? – раздраженно спросил Игорь, пока я переворачивала наизнанку все свои воспоминания.
– Сегоднейшний день и все его события были предопределены давно, – ничуть не обидевшись, ответил монах. – Предопределены для того, чтобы вы оказались именно здесь и именно сейчас, когда война уже стучиться в двери каждого из нас. – Игорь с сомнением посмотрел сначала на него, а потом на меня.
Война! Ну, конечно же! Это место было похоже на то, которое описывал Костя в своём рассказе про нашу с ним первую встречу. По крайней мере, именно так я себе его и представляла.
– Так это и есть пристанище? – спросила я, когда мы вошли в прохладную часовню. Монах кивнул в знак согласия. – А то, другое место, похожее на это…
– Тоже, хотя и назначение у него другое, – ответил монах, присаживаясь на деревянную скамью. Мы с Игорем присели на скамью напротив.
– Вы так и не сказали, зачем мы здесь, – напомнила я.
– Твоя проекция перенесла тебя сюда, потому что началось твоё вознесение, а значит, тебе пришло время узнать то, что ты уже знаешь, но не помнишь, и то, что не знаешь вообще. В первом случае, ты вспомнить сама, а во втором – тебе расскажу я.
– Вы имеете в виду Орден? Витольда? – спросила я, чувствуя, как сердце с силой ударяется о грудную клетку. Монах внимательно посмотрел на меня, и, отведя взгляд в окно, начал свой рассказ.
– Много веков назад, ещё задолго до того, как он возглавил Орден, Витольд был двоедушником, как и ты. Сильный, смелый, красивый, он не ведал страха ни перед чем. Жажда жизни в нём была настолько сильна, что даже пав в битве, имя которой не сохранилось в истории, он отказался умирать. Его вторая душа, коснувшись той стороны, повредилась. Подчиняясь исключительно законам магии, она не могла оставаться в его теле долго, но удерживаемая им, она постепенно прогнивала, пока не превратилась в то, что ты видела.
Удушающий запах гноя мигом заполнил моё сознание вместе с воспоминаниями о той зияющей дыре на месте души. Такое сложно было забыть!
– Он стал не живым, не мёртвым, – продолжал монах, – но своё второе воплощение стал терять. Наращивая с годами могущество, он отчаянно стремился вернуть потерянное и стать прежним, но чем больше он старался, тем дальше заходил за пределы разумного, погружаясь в темноту.
– Так вот почему он одержим двоедушниками, – сказала я, вспоминая его трофеи в особняке. – Но разве возможно вернуть душу?
– Возможно, – ответил монах, – но его душа уже давно стала чёрным песком. Поэтому он искал двоедушников, чтобы завладеть их душами, но ни одна из них не могла существовать в нём и попросту умирала вместе с её прежними владельцами. Но ты, Нина, твоя душа, она безупречна! Они обе безупречны!
– Чем? – спросила я. – Тем, что я кошка? Девять жизней это же миф! К тому же не я одна такая!
– Ты не просто кошка, – восхищённо ответил монах, – ты пантера! Твоя шерсть и шкура обладают безграничной силой!
Скамья под Игорем тревожно скрипнула. С каждым словом монаха, с каждым прояснением всех тех вопросов, которые нас мучали, он всё сильнее сжимал её край. Его худшие опасение оказались ещё хуже, и мне страшно было представить, что сейчас творилось в его голове.
Я же чувствовала лишь холод, сковывающий холод, но не от тех отвратительных вещей, которые нам рассказал монах, а от того, что это была лишь одна сторона монеты. Вторая же крылась в моих воспоминаниях, в словах на поле боя четырёхсотлетней давности.
"Ты сделала свой выбор, и смотри, к чему это привело, а ведь всё могло быть по-другому!" – так сказал Витольд. Тогда я не поняла, что он имел в виду, да и не стремилась к этому, сосредоточив внимание на Костиной лжи. Однако сейчас я была уверена, что именно в них и находился ключ к разгадке того, что я и так уже знала, но слишком боялась себе в этом признаться.