Дела предисловные
Орхенская ведьма жила на горе и - как ни странно - была мужчиной.
Четверть века назад в общину на окраине карты прибыла госпожа, чьё имя, на удивление, никто не запомнил. У гостьи с собою была метла, какая-то не дюже опрятная шляпа и пузо килограмма так в два - оно заходило в дом первее всего остального. И заходило нескромно и часто: то за молоком, то за маслом, и за месяц побывало в каждой семье (их было около полусотни, да и то все, кажется, кровные родственники). Госпожа говорила всем кое-что, кое-что вытворяла, щёлкала пальцами иль каблуком - что-то сбывалось, и было у госпожи в избытке: и хлеба, и супа, и штопанного тряпья. Госпожу все в общине быстренько полюбили.
Хотя, по незнанию, продолжали побаиваться.
А ведьма та была хоть и вольна, и остра на язык, и кучерява как бес - в доброте никому никогда не отказывала. И помогала общине взращивать для князей лучшие травы, вспахивать все поля быстрее других - в общем, дружила по-настоящему, как могут дружить лишь ведьмы.
Все думали - на сносях, а когда пузо продолжило ходить впереди и год, и полтора спустя, то перестали судачить (от кого понесла? когда?), не зная, что ошибаются.
Так и появился однажды Вилли - спустя два года после того, как Бризена улетела из замка и поселилась в Орхене, чувствуя что-то неладное и зная, что делать дальше. Но убить его не смогла - зарыдала, отдала его на шабаш, а там его повертели-перекрутили, общекотали со всех сторон, порывались лишнюю детальку отрезать... а в итоге оставили под крышей одного из домов.
И госпожа испарилась, оставив общину без объяснений, зато стройная, как горная козочка.
Такие дела.
И вот, спустя четверть века, орхенская ведьма жила на горе и - как ни странно - была мужчиной.
Глава первая. Зелье-зелье, не влюби!
Вечно юная ведьма походила на помело. Сразу видно, что мальчик - весь в кляксах, с засаленными рукавами, с волосами, стоящими дыбом; женщины его положения славились красотой и загадочностью, а он если и был симпатичен, то за неопрятным нарядом - не разглядишь. - Чумазый ты, как пятилетний, - говорил ему старый дед, который единственный в этой общине видел Бризену стройной (да-да, как горная козочка), - я тебе заказ принёс, а ты бы хоть минуточку не метался и мне сказал, как дела идут. А-то ведь помру на днях - не узнаю. Ведьма стащила штопаный передник и бесполезно пригладила волосы, беспокойно кося глазами на котелок, но садясь рядом. Там варилось первое в своём роде зелье, и, если честно, Вилли всё ждал, когда бухнет. - Да не бухнет, - успокоил дед, проследив его взгляд. - Ты говори, говори, пока слышать могу. - А от кого заказ? - улыбнулся, наконец, Вилл и мягко забрал записку из рук старика. Та была из знакомой линованой бумаги, толстой, как берёзовая кора, и жирно на ней писалось: «Давайти ищо три зтуки». Ведьма просияла и стала, почему-то, немного хитрой на вид. Старик недовольно чмокал губами и всё думал о том, что с горы спускаться около часа, а уж солнце закатывается - а эта чёртова ведьма молчит, будто тайну какую держит. А дело-то ерундовое. - Тоже мне, интриганка, - ляпнул он, разобидевшись. Вилли с чувством клюнул его в макушку и отдал записку назад. - Ты скажи, что я завтра сам завезу - у меня оно кончилось. И к тебе завтра тоже зайду, тогда и скажу, что узнал. Я пока не уверен. - Завтра я помирать собирался и не могу. Билл осуждающе покачал головой, но дед не сдавался, а когда в котле забурлило, то и вовсе взбесился и преградил ведьме путь. - Что ты, взлетим! - испугался Вилл. - Всегда мечтал побывать в небе. А на метле ты меня не катаешь. - Дед... - Говори! Билл стушевался и стал серьёзным, каким, если честно, старик видеть его не любил: не шла к уставшим глазам ни всклокоченная шевелюра, ни сажа в штанине, ни склянка, торчащая из кармана. Каким-то человеком он становился, а ведьма, вообще-то, не человек. Билл молча обошёл деда боком, рукой влез в котёл, помешал (тишина, только огонь потрескивал, да за окном начинали гудеть сверчки), а затем рассказал-таки кое-что: - Прислали ответ, но он немного не тот. Юнец оттягивал, надеясь, что говорить не придётся, а дед догадается как-нибудь сам. Старик жевал губами, и в глазах его была какая-то блаженная пустота. Такое случается у крестьян, не особо обременённых знаниями о чём бы то ни было. И сообразительностью хвастать они не могли. Иными словами, говорить всё же пришлось, и Вилл сделал это быстро и почти безболезненно: - Меня примут, конечно. Мне всего лишь надостатьженщиной. - Чего? - не понял старик. Вилл отряхнул ладонь, вынув её из котла, а потом вытер её о какую-то простыню, почему-то лежащую не в сундуке, а посреди дома. Такое случалось, когда ведьма забывала о настоящем, уходя с головой в волшебство. - Женщиной надо стать, - повторил Билл угрюмо и нехотя. - Кому? - вновь озадачился дед. - Мне. Старик всерьёз задумался, округлив глаза: кто знает, конечно, этот шабаш, но даже для кучки ведьм запрос странноват. По крайне мере, если дед правильно понял жизнь, с таким прошением к Природе кое-кто опоздал на двадцать пять лет. А может, и больше. - И что ж теперь делать? - возмутился он вдруг с небывалым запалом, вмиг насупившись, словно грозовое облако, и покраснев, - Не обратно ж тебя рожать! Специально они, что ль... - Специально, - подтвердил Вилл, однако, оставаясь серьёзным, но не печальным, - меня там видеть не хотят, а мне надо. И я туда попаду уже в следующем месяце. Очень вовремя, когда в доме замолчало всё разом, подогревая и без того раскалённый момент, за окном чётко сказало: «Ку-ку!». - А она дело говорит, - тут же нашёлся дед. - Смотри вот сюда, - не послушал упрёка Вилл, указывая в котёл, - это зелье, которое я сам придумал. И оно обязательно сварится и подействует. - Я за тебя, ведьма, рад, но как грудь себе приделывать будешь - вот это интересно. Вилл нетерпеливо вздохнул и вновь ткнул пальцем в очаг: - Это переделает меня. Я уже пробовал на галке - вышло. - Да что там галке-то наращивать! - Я тут ведьма, и я знаю, что главное не в глазах, а в том, что им показывают. Я покажу то, что ведьмы хотят во мне видеть - дочь Бризены. - Да и она-то им не нужна! - с жалостью в голосе воскликнул старик, взволнованно закачав головой. - Билли, пошли-ка домой сегодня, я хоть соседа позову - он надоумит тебя. Соседом был мужчина тридцати лет, знававший ведьму с первых горшков и любившей её как брата, хотя всячески это скрывая (мужчинам в общине неприлично было говорить о любви - так было заведено). Том единственный (кроме деда), кто не боялся на ведьму глядеть, как вздумается, говорить, что придётся, и иногда даже корчить рожи. Последнее осталось ещё с тех далёких времён, когда ведьма жила под горой со всеми, и окна её выходили на окна, за которыми вечно шумел непоседливый Том. - Ты умирать собирался - вот и иди, - недовольно буркнул Вилли, затеребив свои волосы: он почти точно знал, что Том его переубедит (опять), и затянется эта история ещё на год - до следующего шабаша. - Что-то я и умирать перехотел, - честно признался дед и вновь стал жевать губами. Кукушка взаправду решила всем рассказать, что думает о местной ведьме, зелье вспухло и, наконец, разогрелось, став ползти на пол, а старик удручённо вздохнул, посидев ещё чуток на дорожку, а потом зашаркал по рассохшимся половицам и вышел из дома вон. Солнце уж село, сумерки начинали сгущаться, и лишь тропинка, ведущая к общине, оставалась ясной, как днём - это наколдовала ведьма, чтобы в любое время люди могли её отыскать. Даже если в руках у них факелы, а на уме - очень плохие вещи. Старик удалился, а Билл его уж не слышал, вновь увлёкшись котлом, в котором, возможно, был лучший день жизни - осталось лишь доварить. * * * Дверь открыла падчерица - девица семнадцати лет с двумя тяжёлыми косами, - которая тайно по ведьме млела и даже заказала местному ремесленнику картину на срезе можжевельника, где был высечен профиль Вилла. Хотя, если честно, профиль был явно чужой, но девицы богаты на выдумки, так что проблемы не получилось. Хозяйка копошилась в бане за домом, гремя тазами, Цица стыдливо глядела в пол, а ведьма стояла на пороге в немом ожидании. Было чуть-чуть неловко. - Дура, чего не пригласишь? - первым делом отругала хозяйка, лишь только увидев, что пришёл долгожданный гость. На ней болтался младенец (очередной), и вся она была какая-то чересчур: большая, взмокшая, громкая; хотя, в целом, премилый человек. - Ой, - всколыхнулась Цица и порозовела, кажется, всем телом, - я что-то... - Я принёс, - без лишних приветствий начал Билл, торопясь. Лицо хозяйки озарилось и она зыркнула на Цицу так, что та сразу же поняла, куда и зачем ей срочно нужно сходить. Для пущей уверенности Анита всё же выпихнулась за порог, придерживая ребёнка, и выжидающе уставилась на ведьму. Билл вынул из сумки несколько пузырьков непонятно-какого-цвета, взболтал их и отдал, принимая в ответ пирог, незнамо откуда взявшийся у женщины за спиной. - Ну слава Природе, а-то ведь пристаёт который день - не отвяжешься, - обрадовано прошептала женщина по секрету, будто бы никто в Орхене не знал, насколько отец Цицы любвеобилен (и особенно по ночам). Ведьма участливо улыбнулась, на мгновение сверкая глазами: - Вы только не усердствуйте. - Скоро приворот будешь делать на какую другую бабу, так и знай. Вдруг на улице показалась толпа мужчин, идущих с полей, и Анита засуетилась, увидев в ней мужа. А Вилл засуетился, увидев в ней неугомонного соседа, чей смех, в отличие от всех