– К утру чтобы духу его здесь не было! Что хочешь сделай – продай, подари, подкинь кому-нибудь, заведи подальше в лес и выпусти, но чтобы больше я его не видел!
– Там же темень непрогля-а-адная! – горестно взвыл Кузьмай, цепляясь за косяк.
– С живоглотом вы покончили, на болоте безопасно, возьмешь Маньку, факел, арбалет, грабителей, буде таковые встретятся, на коленях упросишь ограбить тебя до последнего козла... – Маг, не обращая внимания на робкие протесты ученика, безжалостно вытолкал его за дверь, охапкой сунув куртку и плащ.
Я не стала вступаться за нашего спасителя.
ГЛАВА 7
Бледное утреннее солнышко заглянуло в окно и холодными еще лучами мазнуло по закрытым глазам. Вставать не хотелось, но сон куда-то исчез, а тут еще Манька, невесть как догадавшись о моем пробуждении, вскочила на лежанку и полезла лизаться. Отпихнув пудовую киску, я села, зевая и потягиваясь. Неужели над Кущей установилась хорошая погода? Похоже на то – в ослепительно голубом небе не барахталось ни единой тучки.
Солнечный квадрат на полу исчез. Черная морда обнюхала подоконник, решительно раздвинула занавески и просунулась в оконный проем.
Я даже не удивилась:
– Ну, чего тебе еще надо?
“Как это – чего? – возмущенно фыркнула морда. – Я тебя вчера так хорошо покатала, где же моя награда?”
Кобыла с интересом оглядела скит, принюхалась и стала жевать связку жгучего перца, свисавшую с потолка над самым окном.
– Что, вкусно? – ехидно спросила я.
“Весьма недурно, – кобыла облизнулась, жарко подышала обожженной пастью. – Что тут у нас еще? О, какой прекрасный букет вон там, подальше, на стеночке!”
– Сгинь, нечисть! – опомнилась я, запуская подушкой в нахалку. Еще не хватало, чтобы эта всеядная бестия слопала все целебные гербарии моих гостеприимных хозяев!
От подушки кобыла ловко увернулась, успев-таки подцепить и сорвать с гвоздя пучок каких-то травок с мелкими игольчатыми листиками и гроздьями синих цветков.
Кузьмай, потягиваясь, вышел на крыльцо и подавился зевком. Из-за угла скита выступал лоснящийся конский зад, увлеченно помахивающий хвостом. Увидев вылетающую из окна подушку и услышав мой гневный окрик, ученик поспешил на помощь своим бесценным травкам, попытавшись оттянуть кобылу за наиболее, с его точки зрения, подходящую часть тела.
Взвизг испуганной лошади, удар, вопль, свистящий звук полета и гулкий – падения, а затем – нецензурная брань и стук копыт. Я подскочила к окну. Кузьмай сидел на земле, одной рукой потирая ушибленную грудь, а кулаком второй угрожающе потрясая вслед кобыле. Отбежав на безопасное расстояние, лошадь обернулась, остановилась и обиженно заржала.
На шум из скита выскочил Травник – внушительное и вместе с тем комичное зрелище: длиннобородый старец с отполированным до блеска посохом наперевес, в ночном колпаке и белой долгополой рубахе. Кобыла зашипела на него, как рассерженная кошка, давая понять, что волшебные палки ей не по вкусу. Сам Травник колдовал из рук вон плохо, но, вооруженный посохом, представлял нешуточную угрозу для несведущих в магии противников.
– Уберите посох! – крикнула я, осторожно выбираясь из окна – под ним буйно колосилась крапива. – Вы ее пугаете!
Кобыла, храпя, затанцевала на месте, взрывая землю копытами.
“Пугает? Меня?! Ха! А ну, живо бросай свою жалкую хворостину, пока я не разозлилась по-настоящему!”
Травник поспешно спрятал посох за спину.
– Вольха, вы уверены, что сумеете с ней справиться? – тактично поинтересовался он.
Я пожала плечами:
– По-моему, она настроена дружелюбно.
Кузьмай так не считал. Потирая ушибленную груд и шипя от боли, он костерил кобылу последними словами. Я хотела спросить, не нужна ли ему помощь, но передумала. Вряд ли человек, стоящий одной ногой в могиле, способен к столь длительной и изощренной брани.
– Ребра целы?
– Вроде целы, но синячище-то какой! Ужасть! – Кузьмай повернулся ко мне, демонстративно задирая рубашку. Н-да... Если судить по форме синяков, его лягнула не лошадь, а петух-переросток: на широкой Кузиной груди багровели, наливаясь чернотой, два четких трехпалых следа. – Вольха, гони ты ее в болото от греха подальше! Точно тебе говорю: бесь это, 6eceво семя! У нее, поди, и рога есть!
Кобыла презрительно фыркнула. Косясь на Травника с посохом, она боком-боком подошла ко мне, ткнулась в плечо и стала обнюхивать одежду, спускаясь все ниже, словно добросовестный таможенник. Ничего съестного в карманах не завалялось, и этот прискорбный факт заметно огорчил лошадку. Наклонив голову, она изучила мои босые ноги и разочарованно вздохнула, обдав колени теплом. Погладить себя, впрочем, разрешила, и я заново удивилась блестящей, идеально гладкой шкуре – шерстинка к шерстинке, скребницей так не уложишь. Отродясь не чесаный хвост распадался по волосинкам, не говоря о жесткой щетке гривы без единого репья.