Поэтому я просто сказала:
- Если вам понадобится помощь, я готова буду её оказать.
Кэлеан склонил голову и с интересом на меня взглянул. Эльфы не очень-то ценили человеческое слово, отчасти справедливо считая, что мы не умеем его держать. И, похоже, сейчас он пытался понять, говорю я это, как человек, бросающий обещания на ветер, или как член эльфийского общества.
Альвэйр говорил, что я не вижу настоящего Кэлеана. Его ответ мог бы дать мне подсказку.
- Вы понимаете, насколько серьёзно это обещание? Я жрец. Не сочтите, что хвастаюсь, но я спасаю жизни регулярно. Не подразумевается, что я получу за это плату. Если б каждый обещал отплатить за это, у меня хватило бы должников, чтобы стать новым королём. Потому что возвращать долг за спасение жизни, если уж собираешься это делать, надо сполна.
Я представляла, что он имел в виду. Эльфы очень чтили долги, и считали, что каждый из них должен быть оплачен по справедливости. Но, если следовать букве закона, пациенты ничего не были должны целителям и жрецам. Касты обязывали их помогать другим. Это было их место в эльфийском обществе. Поэтому те, кто получал от них помощь, обычно никак не благодарили своих спасителей. Потому что, если бы они признали свой долг, то должны были бы заплатить равную стоимость.
Долг за спасение жизни – самый важный и ценный из всех. Вечно живущие, плетущие свои интриги, не станут по своей воле признавать его за собой, если можно этого не делать.
Но я отчего-то считала свои слова правильными.
- И всё же я клянусь в этом.
Одновременно произошло сразу две вещи. Эльф вздрогнул, а внутри меня, там, где спала дикая магия, будто бы раздался тихий звон.
- Хорошо, я принимаю ваше обещание, - медленно произнёс эльф. Серый глаза мужчины затуманились. Казалось, он прикидывал, как может использовать новое преимущество. – Однако мне хотелось поговорить вот о чём…
Он замолчал, будто сомневаясь, что следует поднимать разговор об этом, но всё-таки продолжил:
- Вы, и правда, не знаете значения своего имени?
Лицо эльфа стало непривычно напряжённым. И хотя я пока не могла улавливать чужие эмоции, мне отчего-то передалось его волнение.
- Ни на языке людей, ни на языке эльфов нет цветка эльрис, но на драконьем наречии это не совсем бессмыслица. Хотя едва ли кто-нибудь ещё из эльфов сумел бы уловить эту связь.
Мимолётная и отчего-то холодная улыбка скользнула по лицу беловолосого жреца. Похоже, он то ли считал своих собратьев недостаточно сведущими в древнем языке, то ли слишком высокомерными, чтобы изучать язык исчезнувшей расы.
- Видишь ли, язык драконов похож на ваш. Вы, люди, можете вырвать по кусочку из разных слов и слепить из них новое, смысл которого, скорее всего, будет понятен даже тому, кто ни разу не слышал его, но знает слова, откуда заимствованы его части… Я не слишком сложно объясняю?
Я отрицательно помотала головой, примерно представляя, что он имеет в виду. Так дети иногда коверкают и соединяют разные слова, придумывая свои собственные обозначения.
- У эльфов всё не так просто. Но сейчас не про нас. Так вот. Цветка эльрис у драконов тоже нет, но тем не менее, мне понятно, какое растение имеется в виду, потому что я вижу… составные части слова. И, прямо скажу, мне не нравится значение вашего имени.
Он замолчал, собираясь с мыслями.
- «Эльр» - это обрывок слова «цветок», а «ис» - могила. Получается…
- Могильник!
Я поражённо застыла, осознав неприятную истину.
Моя мать назвала меня в честь невзрачного цветка, растущего на могилах.
- Мы называем его иначе, но его значение от этого не меняется. Если толковать буквально, то эльрис будет символизировать - «подношение мёртвым». И, честно сказать, я не могу представить, какая мать пожелает назвать своего ребёнка таким именем…
Я не слышала, что жрец говорил дальше. Пульс стачал в висках, дыхание перехватило, а горло сдавило спазмом.
Мне хотелось убедить себя, что Рива ничего не знала. Просто прельстилась красивым звучанием или неправильно поняла значение.
Если иначе, я не знала, как мне быть.
Откуда Риве знать язык драконов? Она была умна и ведала многое, но всё же не производила впечатления учёного, вроде Кэалена.
С горечью я вновь осознала, что ничего не знала о ней.
Когда я была ребёнком, то считала, что всё, что заботит мать – наше благополучие и выживание. Любым её странностям и недомолвкам я находила объяснение. Пока после её смерти я не осознала, что их стало слишком много, и они погребли меня под собой.