Эдикт был зачитан в тот день, когда дали о себе знать первые признаки осени. Церковь Святого Викентия была до отказа заполнена представителями добропорядочных семейств. Недавно расписанный алтарь, предмет гордости местных жителей и зависти соседей, был завешен черным полотном в знак траура, объявленного в связи постигшими провинцию бедствиями. Настоятель церкви посчитал, что не годится всем этим обитателям небесных сфер в их земном воплощении, облаченным в золото и серебро, украшенным рубинами, выставлять себя напоказ, словно в праздничный день. И вдруг грянуло суровое многоголосье органа, которое, по мнению Саласара, больше подходило для того, чтобы пугать детей, а не для сопровождения мессы. Мощный звук ударил по барабанным перепонкам и заставил вздрогнуть некоторых из перебиравших четки богомолок.
Проповедь должен был произнести доминиканский священник из монастыря Святого Эльма. У него была репутация сурового и непреклонного клирика. Бывало, он предавал анафеме человека, ненароком перешедшего ему дорогу, или по какому-нибудь другому столь же пустяковому поводу. Каждый прихожанин мог стать жертвой его красноречия и нападок во время мессы, но как раз по этой причине на его проповеди стекались толпы народа. Людям нравилось слушать, как он в красках описывает бесстыдство грешниц, вступивших в связь с Сатаной, используя для этого даже те отверстия на теле, которые никому бы не пришло в голову использовать в подобных целях.
— Мне известно, что вас ежедневно посещают нечестивые мысли и желания, ради которых вы готовы нарушить заповеди Божьи. — Доминиканец громко шлепнул по кафедре ладонью, потому что заметил, что один прихожанин на последнем ряду начал клевать носом. — Неудивительно, что Господь покарал вас, ибо вы несете на своих плечах бремя грехов и сомнительных поступков. Пришло время вернуть себе расположение Господа! — И он помолчал несколько больше времени, чем требовала подобная фраза, в намерении потрясти до основания души слушателей.
Народ начал ерзать на скамейках, и Саласар забеспокоился, видя, какой оборот принимает проповедь: доминиканец мог свести на нет все его усилия, направленные на умиротворение страстей. Он с беспокойством взглянул на Иньиго и Доминго, и те встали по обе стороны кафедры, ожидая его знака.
— Или, может быть, вы думаете, что град, гром, молнии, дьявольские ветры и неубранные урожаи всего лишь стихийные бедствия? — продолжал витийствовать священник. — Вот уже четыре месяца, как наши несчастья перестали быть порождением природы. Эти бесчисленные беды наслали на вас ведьмы! — Кровь бросилась ему в лицо, и он прищурился, выискивая в толпе лица четырнадцати женщин, которые, по общему мнению, имели отношение к колдовству, а когда нашел, вперил в них свой горящий взор и закричал что было сил: — Вот кто виноват во всех наших несчастьях! Это они, они!
Саласар кивком подал знак Доминго, и тот встал рядом со священником. Он хитростью заставил его замолчать и сам продолжил его проповедь, стараясь смягчить ее апокалиптическое звучание. А Иньиго тем временем осторожно и незаметно для окружающих увел доминиканца в ризницу. Там его поджидал Саласар, который предложил ему взять себя в руки и воздержаться от обвинений, которые могут возбудить в населении ненависть к соседям и вызвать нежелательные последствия.
— Я только предупреждаю их, чтобы нечистый не захватил их врасплох, — возразил доминиканец.
— Из чего я заключаю, что у вас имеются факты, доказывающие, что урожаи погибли не по вине непогоды, что столб дыма, который, как люди говорят, превратился в дьявола в день моего приезда, не был коллективной галлюцинацией, вызванной подобного рода проповедью, — саркастически улыбнулся Саласар. — На нас возложена величайшая ответственность, святой отец, и она заключается в обеспечении пастве нашей душевного спокойствия, а не в нагнетании напряженности. Проповеди вроде вашей приводят к противоположному результату: они запугивают людей, которые начинают искать, кого бы обвинить в своих несчастьях. Докажите мне, что во всех бедствиях, обрушившихся на этот край, виноваты ведьмы! Сделайте это, и я вам поверю, даю слово, только представьте мне хотя бы одно доказательство. Только одно! Одно-единственное доказательство.
Доминиканец молчал. Он не мог этого сделать, потому что у него не было ни одного факта. Его обвинения строились на уличных слухах. Саласар вернулся в резиденцию сразу после того, как закончил объявление эдикта. Он страшно устал, однако не смог отправиться в опочивальню, так как пришла кухарка и сообщила, что его кто-то ожидает в библиотеке. Едва он открыл дверь, как в нос ему ударил запах затхлости — предвестие вражды. Человек двинулся навстречу Саласару и протянул ему руку.