— Наверное, это правда, если вы это утверждаете, но все-таки что вас сюда привело?
Прокурор Сан-Висенте со скорбным лицом подошел к Саласару, взял его руку в свои. Они были такими влажными и холодными, как рыба.
— Я здесь, чтобы помочь вам увидеть, — торжественно объявил он.
— Увидеть что?
— Нечистого. Он кружит совсем близко, только ваши глаза его не видят.
— Я хорошо вижу, спасибо, — возразил Саласар, высвобождая руку. — Как вы можете заметить, я не нуждаюсь в очках, чтобы читать, поэтому был бы вам признателен, если…
— Перестаньте играть со мной в кошки-мышки, ваше преподобие. — Покровительственный тон, которым до сего момента пользовался прокурор Сан-Висенте, стал явно враждебным и агрессивным. — Я приехал, потому что ваши коллеги из Логроньо, инквизиторы Валье и Бесерра, встревожены. Нас всех беспокоит абсолютное попустительство с вашей стороны в отношении того безобразия, которое творится вокруг.
— Не знаю, о каком таком попустительстве вы говорите. Я всего лишь занимаюсь расследованиями и работаю с объективными данными. Если вам кажется попустительством, когда к исповедям подходят, отбросив догадки, предрассудки и энтелехию, что же делать, mea culpa.[21] Абсолютное попустительство, говорите вы? Однако не все думают так, как ваше превосходительство и мои коллеги Валье и Бесерра. В своем последнем письме главный инквизитор поздравил меня с проделанной работой.
Саласар пожалел о том, что воспользовался козырной картой, упомянув главного инквизитора, чтобы уложить прокурора на обе лопатки. Он счел это мальчишеством, и ему стало по-настоящему стыдно. Воцарилось молчание.
— Вы когда-нибудь задавались вопросом, почему мы ищем общества одних людей и решительно отвергаем общество других? — неожиданно спросил Саласар, стараясь говорить своим обычным спокойным тоном.
Прокурор Сан-Висенте посмотрел на него с недоумением.
— Нет, честно говоря, нет. Не понимаю, какое отношение это имеет к…
— Я вам объясню, — оборвал его Саласар. — Когда мы говорим, что кто-то нам нравится, на самом деле это не так. Нам нравится не человек, на самом деле это мы сами себе нравимся такими, какими становимся, общаясь с ним. — Он вспомнил мысль, пришедшую ему в голову несколько дней назад, о том, каким он становится и чувствует себя рядом с Иньиго и Доминго. — Есть люди, рядом с которыми мы становимся лучше и проявляем себя с доброй стороны. Так вот, это вопрос чистой воды эгоизма.
— Я все-таки не понимаю…
— И то же самое происходит в противоположном случае. Есть люди, обладающие способностью заставлять нас проявлять себя с худшей стороны. А посему ради собственного душевного здоровья лучше держаться от них подальше. Это как раз то, что со мной происходит рядом с вашей милостью. Поэтому, если вас не затруднит, я попросил бы вас освободить это помещение. Я не буду вмешиваться в работу, ради которой вы сюда прибыли, но предпочел бы не обмениваться мнениями по этому поводу с вашей милостью.
Саласар подошел к двери и с невозмутимым видом открыл ее. Прокурор Сан-Висенте, не проронив ни слова, устремился к выходу, окинув взглядом бумаги, лежавшие навалом на столах, стульях, и доверху набитые ими сундуки. С гримасой презрения на лице он удалился, не попрощавшись.
Прокурор Сан-Висенте изучал деятельность Саласара в течение недели и состряпал отчет, в котором сообщил, что инквизитор — совсем не тот человек, которому надлежит заниматься подобным делом, поскольку он самовлюблен и необычайно заносчив. Когда спустя несколько дней прокурор уехал из Сан-Себастьяна, он увез с собой кучу заметок, на основе которых составил памятную записку, в которой указывал, что решение Верховного совета продлить эдикт о помиловании было настоящей ошибкой. Он высказался в том смысле, что колдунам и ведьмам сделано слишком много послаблений и пора ответить насилием на насилие.
Валье и Бесерра переслали записку прокурора на адрес Верховного совета инквизиции вместе со своим письмом, в котором обвиняли Саласара в том, что он проигнорировал их пожелание постоянно информировать возглавляемый ими трибунал в Логроньо о результатах амнистии колдунов. И добавляли, что хотели бы заявить о своем полном несогласии с продлением эдикта о помиловании еще на четыре месяца. Они присоединялись к мнению Сан-Висенте, который утверждал, что эдикт возымел действие только в отношении самых молодых сектантов, но не помог искоренению настоящих мерзостей, угнездившихся в душах пожилых людей. Они хотели довести до сведения главного инквизитора, что избрание Саласара для занятия столь щекотливым делом было серьезной ошибкой.