— Разве ваши преподобия могут оставаться в бездействии, когда творятся подобные безобразия? — вкрадчиво внушал Кальдерон инквизиторам. — Напишите вашему коллеге. Скажите ему, что собираетесь начать собственное расследование и будете держать его в курсе событий.
— Предоставьте все мне. — Священник Педро Руис-де-Эгино явно освоился и выступил в качестве утешителя. — Я пройду по всем дорогам, обойду все города и веси. Переловлю злодеев и каждую неделю буду доставлять воз нечестивцев к порогу этого святого дома — в лучшем виде и готовых исповедоваться, будьте уверены. Что же до всего остального, — продолжал он уже менее разборчиво, — для меня будет настоящей честью в обмен на услуги удостоиться должности уполномоченного инквизиции.
— Ну, за этим дело не станет, — воскликнул Кальдерон, — правда, падре?
— Сделаем все, что в наших силах, — ответили в один голос Валье и Бесерра.
Саласар заметил, что с его помощником Иньиго де Маэсту творится что-то неладное. Тот целое утро с опущенной головой расхаживал по коридору, ведущему в патио, время от времени выглядывал на улицу, горестно вздыхая и прижимая к груди Библию, словно в ней заключалась последняя надежда на спасение. Послушник опустился на одну из скамей, стоявших в коридоре. Над ней висел крест из орехового дерева, на котором под табличкой с надписью INRI[8] застыл в муках бледный распятый Христос из слоновой кости. Иньиго просидел там несколько часов, глава за главой пролистывая священную книгу, то бормоча под нос священные тексты — видимо, затверживая их наизусть, — то глядя вдаль остановившимся взором.
Во время обеда Саласар подвел итог событиям, произошедшим за время их путешествия, главным образом для того, чтобы растормошить послушника. Он рассказал о письмах, показавшихся ему несколько резкими, от коллег из Логроньо, о посланиях главного инквизитора, который поддержал все его решения. И слава Богу, если бы не он, могло быть худо, потому что Валье и Бесерра, которые вроде бы должны были им помогать, делают все возможное, чтобы противодействовать их Визиту, неверно информируя о положении дел городских уполномоченных. Знать бы только, чего они этим добиваются.
Саласар сделал паузу, скосил глаза на молодого человека, надеясь, что тот заинтересуется его комментариями и кинется к нему с вопросами. Он даже был готов позволить тому отпустить одну из своих шуточек, но этого не произошло. Иньиго молча просидел весь обед, занимаясь пересчетом горошин на тарелке — по одной, по две, по три и опять сначала, пока не попросил разрешения удалиться, так и не поднеся ни разу ложки к своим розовым устам серафима. Саласар, который разбирался в симптомах, указывавших на душевные сомнения, вышел следом и остановил его в коридоре.
— Иньиго!
— Слушаю, сеньор.
— Полагаю, у тебя уже все готово к тому, чтобы в скором времени отбыть в Элисондо.
— Да, да, сеньор. — Иньиго замолчал, и Саласар указал взглядом на Библию, который молодой человек держал под мышкой.
— Ты нашел ответ, который ищешь?
— Я не всегда ищу ответы, — ответил послушник. — Иногда я хочу найти только фразу, слово, мысль, которая позволила бы мне не чувствовать себя таким одиноким, которая свидетельствовала бы о том, что кто-то еще до меня, в какой-то момент времени, уже себя так чувствовал. Порою я не могу описать, что со мной происходит, и Библия помогает мне это понять.
— Это замечательный способ, Иньиго, чувства не принадлежат исключительно одному человеку. Любовь, ненависть, удовольствие, горе конечно же взволновали много душ еще до нашего прихода в этот мир. И что же, — Саласар вновь бросил взгляд на Библию, — говорится там о ком-нибудь, кто пережил то же, что и ты?
Иньиго печально вздохнул, открыл книгу, отыскал страницу и, держа перед собой, не зачитал, а ограничился тем, что просто бесстрастно процитировал ее, глядя в глаза Саласару.
— К Римлянам 7:23, 24, — пояснил он, перед тем как начать. — «Но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти?»
— Дорогой Иньиго, душа человеческая есть субстанция хрупкая и слабая. Самый прекрасный ангел Господень, его любимец, однажды восстал против него, и дело дошло до того, что его уже нет рядом с ним. Если пал ангел, как же нам, бедным смертным, не мучиться сомнениями? Но успокойся, Иньиго, важно не то, что твое тело подвержено слабости, а что твоя душа борется. Не изводи себя, Иньиго, мне нужно, чтобы ты выспался, чтобы ты помог мне с расследованием. — И потрепал послушника по безбородой щеке, взглянув на него с отеческой нежностью.