– А ты бы не хотел снять часть этих одеял?
Дэвид не сводил с нее недоверчивого взгляда.
– Мне очень жарко, – пожаловался он. – Но Ровена говорит, мне запрещено трогать одеяла.
– Я поговорю с Ровеной, – успокоила его Гвендолин, отбрасывая в сторону тяжелые шерстяные пледы и меховые шкуры.
Она предположила, что их не проветривали несколько недель – так сильно все вещи пропитались запахами дыма, пота и болезни. Добравшись до простыни, Гвендолин выбрала два относительно свежих одеяла и заботливо укрыла мальчика. Кладя его худые руки поверх мягкого шерстяного одеяла, она заметила, что одна из них была перевязана полоской пропитанной кровью ткани, а вторая испещрена небольшими уродливыми шрамами, оставшимися от предыдущих процедур. Она поняла, что эти надрезы были сделаны Элспет и другими лекарями, пускавшими мальчику кровь. Затем ей пришли на память слова Ровены, сообщавшей Макдану, что Дэвиду отворяли кровь и вчера, и позавчера, чтобы изгнать скопившиеся в его теле яды. Она нахмурилась, глядя на шрамы, и подумала, что неразумно так часто подвергать ребенка подобной экзекуции.
– Ну вот, – сказала она, подоткнув со всех сторон легкое одеяло. – Тебе достаточно тепло?
Он кивнул.
– Хорошо. Ты сегодня что-нибудь ел?
– Я не голоден.
Осунувшееся лицо мальчика и его исхудавшее тело свидетельствовали о том, что недуг уже давно лишил его аппетита. Гвендолин вспомнила: Макдан говорил ей, что болезнь Дэвида началась с желудочного недомогания. Макдан также говорил, что пища не удерживается в его организме и что ребенок практически не может есть.
– Ты не поправишься, если не будешь есть, – заметила Гвендолин, придвигая стул к кровати и усаживаясь на него. – Твое тело нуждается в пище, чтобы стать сильным.
Мальчик смотрел на нее с усталым безразличием. Вне всякого сомнения, он уже много раз слышал это раньше.
– У меня нет сил, чтобы есть.
– У тебя болит живот?
– Иногда.
– А сейчас болит? – настаивала она, стараясь определить симптомы болезни.
– Нет.
– А еще где-нибудь болит?
– Иногда.
– Где?
Он пожал плечами:
– Везде.
Гвендолин задумалась над его словами.
– Резкая внутренняя боль, как будто тебя пронзила стрела, или внешняя?
– Внешняя.
– А сейчас болит?
Он кивнул.
– А ты чувствуешь себя лучше после того, как Элспет отворяет тебе кровь? – с любопытством спросила она.
Голубые глаза мальчика широко раскрылись.
– Я не хочу, чтобы мне сегодня пускали кровь, – всхлипнул он.
– Я не собираюсь делать тебе кровопускание, – поспешила успокоить его Гвендолин. – Мне просто интересно, становится ли тебе от этого лучше.
Он отрицательно покачал головой.
– Мне очень больно, когда она разрезает мне руку, а потом я всегда чувствую сильную слабость. Но Элспет говорит, что пользу от кровопускания нельзя почувствовать сразу. И лучше пусть мне режут руку, чем прочищают желудок. Прочищение желудка – это ужасно. – Он с отвращением сморщил нос.
Гвендолин на мгновение задумалась. Откровенно говоря, ей не приходилось раньше иметь дело с кровопусканием и прочищением желудка, хотя она знала, что эти процедуры широко использовались лекарями. Но шрамы на руке Дэвида свидетельствовали о том, что это делалось слишком часто. Если его состояние тем не менее не улучшалось, а наоборот, бедный мальчик все больше слабел, зачем продолжать мучительные процедуры?
– Мне кажется, некоторое время тебе не нужно отворять кровь, – решила она. – Но твое тело не станет здоровым и сильным, если ты будешь отказываться от пищи. Так что ты должен попытаться что-нибудь съесть, независимо от того, голоден ты или нет.
– От еды мне становится хуже, – запротестовал он.
– Но со временем тебе должно стать лучше, – возразила она. – Поэтому во время еды ты должен думать о тех вещах, которые ты любил, когда был здоров: о плавании, катании на лошадях, прогулках по горам.
– Мне не позволяли делать все это.
– Не позволяли? – изумилась она. – Почему?
– Потому что у меня слабый организм, – повторил он. – Как у моей мамы.
– Понимаю, – сказала Гвендолин. Хотя на самом деле ей все это казалось странным. С самого раннего детства отец учил ее радоваться запахам хвойного леса, дующему с гор бодрящему холодному ветру. Отец любил величественную красоту природы и учил Гвендолин понимать ее, дружить с ней. Возможно, он предвидел, что, когда девочка вырастет, у нее не будет друзей среди членов их клана. – Ну а что ты любишь делать больше всего?
Дэвид на мгновение задумался.
– Мне нравится слушать сказки.
– Мне тоже, – с воодушевлением согласилась с ним Гвендолин, довольная, что у них нашлось общее увлечение. – Мой отец был прекрасным рассказчиком. Когда я была маленькой девочкой, мы сидели вместе у огня, и он рассказывал мне сказки о страшных драконах и свирепых воинах. А твой отец рассказывал тебе сказки?
– Мой отец – лэрд.
Гвендолин с недоумением посмотрела на него.
– У лэрда очень много обязанностей, – пояснил он. – У него нет времени на сказки.
Вероятно, так оно и было на самом деле.
– Тогда кто же их тебе рассказывал?
– Обычно моя мама. До того как она заболела и отправилась жить на небеса. А теперь иногда Элспет рассказывает, – добавил он. – Но ее сказки совсем другие.
«Точно, – ядовито подумала Гвендолин. – В этом я совершенно уверена».
– Если хочешь, я буду рассказывать тебе сказки, пока я здесь, – предложила она.
– Правда? – В глазах мальчика промелькнули искорки радости.
– Только большинство известных мне сказок страшные, – сообщила она, чувствуя, что это понравится ему.
– Я люблю страшные сказки, – с жаром заверил он ее.
Гвендолин бросила на него недоверчивый взгляд.
– Ты уверен? Не знаю, может, тебе рассказать что-нибудь о прекрасной принцессе, которая живет в огромном розовом цветке с мягкими, как пух, лепестками…
– Эта сказка для девчонок, – перебил ее Дэвид, с негодованием закатив глаза.
– Ты не можешь этого знать, – возразила Гвендолин, притворяясь обиженной. – Может, принцессу проглотила гигантская крыса, разорвав ее тело на маленькие кровавые кусочки.
– Правда? – Эта мысль, похоже, понравилась мальчику.
– Конечно, нет. Принцесс никогда не убивают. Таково правило.
– Вот поэтому эта сказка для девчонок, – проворчал Дэвид. – Или для малышей.
– Я вижу, тебе нелегко угодить, – вздыхая, заметила Гвендолин. – А какую сказку ты хотел бы послушать?
– Расскажи мне сказку, в которой есть чудовище, – попросил он.
– Очень хорошо. – Она на секунду задумалась. – Мой отец часто рассказывал мне историю об огромном черном чудовище размером больше этого замка. Его зубы были длинными и острыми, как тысяча отточенных мечей…
– Ты что, – раздался совсем рядом разгневанный голос, – хочешь убить мальчика?
Гвендолин испуганно подняла голову и увидела стоявшую в дверях Элспет с подносом в руках. Лицо ее было искажено яростью.
– Как ты посмела открыть окна – неужели не понимаешь, что сквозняк может убить его? Закрой немедленно! – грубо приказала она.
Гвендолин осталась сидеть, холодно глядя на Элспет.
– Лэрд Макдан поручил мне заботу о своем сыне, Элспет, – тихим, но твердым голосом заявила она. – Спасибо, что принесла еду. Можешь оставить ее на столе.
Элспет, лишившись дара речи, несколько мгновений изумленно смотрела на нее. Но способность говорить достаточно быстро вернулась к ней.
– Я не позволю тебе делать этого, – бросила она, с грохотом опустила поднос на стол и направилась к окнам. – Тебе же сказали: мальчика нужно держать в тепле…
– Ты не смогла вылечить его, Элспет, – возразила Гвендолин, становясь у нее на пути.
Хотя у нее не было практического опыта врачевания, Гвендолин внимательно изучила записки матери. Та была искусным лекарем, и она никогда не предписывала помещать больного в жаркое помещение со спертым воздухом.