Ведьмы обычно брезговали дарами фармакологии, она притупляла чувства, ослабляла наши связи с силами, которыми мы управляем… Но когда кажется, что вот-вот богу душу отдашь из-за обычной мигрени, на что угодно пойдешь.
Шесть утра. Сумерки еще. В доме напротив горят редкие окна: жители Центрального района могут позволить себе поспать подольше, им не приходится так мучиться из-за пробок. Метро, пусть даже совсем маленькое, практически игрушечное, всего-то пара линий, все равно выручало. Мама тоже не думала подниматься, она обычно просыпается где-то в семь утра. Если поднять раньше — день не задастся у всех разом, возможно, даже в масштабах города.
Пока родители не проснутся, придется вести себя тихо как мышь.
Я с пятой попытки отыскала свой телефон, на котором обнаружилась и ободряющее сообщение от Костика, и пять пропущенных звонков от Яны. Последний раз подруга пыталась связаться со мной в три часа ночи, что больше походило на какой-то изощренный способ мести. Хорошо еще, из кармана пуховика сигнала толком было не слышно.
Надзирающий инспектор на этот раз не стал меня беспокоить. Почему-то из-за этого стало еще тревожней. Может, он прямо сейчас что-то замышляет и только ждет удобного момента, чтобы добраться до меня?
— Сонька, что ты там топаешь ни свет ни заря? — все-таки проснулась мама.
Ну вот, утро началось, и оно явно недоброе.
— Спи еще, — отозвалась я, не особо надеясь на то, что меня кто-то послушается.
Разумеется, мама встала, заодно и отца подняла. А то, чего это он выспится, когда ей не удалось?
— Завтрак приготовь, дармоедка, раз подорвалась, — бросили мне из спальни. — И кухню опять не спали.
Я даже не стала напоминать, что кухню спалила только один раз. В десятилетнем возрасте. И с того момента готовить все-таки научилась, пусть шеф-поваром так и не стала. Но омлет испортить очень сложно и не каждому под силу, тут нужен особенный талант.
Левин все-таки позвонил. В девять утра и почему-то матери. Хотя явиться — то ли все еще для беседы, то ли уже на допрос — должна была я. Матушка выдала то же, что и вчера в аэропорту: Левину нужно, пусть Левин и едет, и нечего тут. А то у бедной девочки нервы, бессонница и все в таком духе. Я покосилась в зеркало и убедилась, что выглядела и правда неважно, до гроба далеко, но для прогулки среди могил подойдет прекрасно.
— Нет, Кирилл Александрович, мне наплевать, чем ты мне там грозишь. Кишка тонка такое осуществить. А это — уж тем более. Вот про это даже думать не стоит. Что? В состоянии? Мальчик, ты кому это рассказываешь? И орать не нужно, все равно не поможет. Торт и шампанское — и так и быть, пущу на порог. Хотя нет, неси что покрепче, с тобой на трезвую голову точно не договоришься. Все.
Мама нажала на отбой и выпрямилась с горделивым видом полководца, выигравшего поистине великую битву. Уж она-то надзирающего не боялась ни капли, не то что я.
— Приползет, сопляк, — пробормотала она себе под нос. — Ноги еще лизать будет. Не таких забарывала.
В голосе моей родительницы звучало злое торжество.
— Что ты хочешь сделать с ним? — тихо спросила я, опасаясь самого худшего. Мама всегда брезговала самым черным колдовством, но если ради меня?..
Мать тут же пронзительно уставилась мне в глаза не мигая, как кобра.
— Ничего такого, за что меня стали бы особенно осуждать. Мальчишка сам напросился на хорошую трепку, так почему бы не задать ее? От лишнего ума еще никто не умирал. Можно даже сказать, я задумала доброе дело.
Вот в последнем я точно была не уверена. У матушки моей имелись своеобразные представления о добрых делах и о справедливости в целом. Порой она приносила людям много бед, используя исключительно разрешенные чары, а подчас даже и безобидные.
— Неужели просить за него будешь? За чудовище это черное? — с подозрением спросила мама, кажется, ожидая, что я примусь протестовать.
Вот только не хотелось. Не походил Левин Кирилл Александрович на беззащитного агнца, которого легко уморит злобная ведьма. Тут непонятно, кто кого.
— С чего бы мне за надзирающего просить? — отозвалась я, безразлично пожав плечами. — Он мне не брат, не сват, не друг, не приятель. Век бы не видеть.
Ответом мне стала довольная улыбка.
— Слава тебе господи, не совсем блаженная уродилась. Левин явится сюда, как миленький явится. Говорить с ним буду я сама. А ты сиди и не высовывайся, пока я сама не позову. Ясно тебе, горе луковое?