— А теперь я хочу знать, что ты делала в башне Изеллы! — сказал он.
— Дверь была открыта, я и заглянула. Он наклонился надо мной. Глаза его были прищурены. Он выглядел жестоким.
— Тебе было сказано, чтобы ты туда не ходила?
— Дверь была открыта, и я не видела ничего плохого в том, что загляну туда.
— Тот, кто оставил дверь открытой, наказан.
— Наказан? Зачем?
— Ты задаешь слишком много вопросов.
— Это ведь я виновата, что вошла.
— Да, действительно, виновата, — сказал он. — Ты знаешь, что не имела права этого делать.
— Я не видела в этом ничего плохого, — резко повторила я. — Я хотела знать, что там внутри.
— Если бы я хотел, чтобы ты знала, неужели я не сказал бы тебе?
— Если бы это было не очень важно, ты сказал бы мне. А раз не сказал, значит, это важно.
— Я хочу, чтобы ты слушалась меня. Приходило ли когда-нибудь тебе в голову, что может произойти, если ты рассердишь меня?
— Думаю, ты мог бы меня убить, как твой предок убил свою жену Нонну.
В комнате наступила тишина. Колум не двигался, стоял, как каменная статуя, сложив руки на груди, потом медленно проговорил:
— Не серди меня. Тебе еще предстоит узнать, что я могу и сердиться.
— Я это хорошо знаю, кое-что я уже видела.
— Ты еще ничего не видела.
У меня появилось ощущение, что я его не знала. Колум остался для меня незнакомцем, хотя и был отцом моих детей. Я почувствовала, что раньше он носил маску, а теперь она медленно соскальзывала с его лица.
Как ни странно, до сих пор я его не боялась, хотя знала, что гнев его может быть ужасен. Я уже забыла человека, который, как буря, ворвался в гостиницу, который завез меня в свой замок. Я забыла того человека в благодарном муже, так радующемуся своему сыну, но он все еще был им.
Я подумала: «Он способен убить меня, если я его рассержу или если он захочет отделаться от меня». Будто дух Нонны был со мной, говорил мне об этом, предостерегал быть осторожной. Странно, но мне было все равно. Я хотела сказать ему о своем открытии и не собиралась притворяться.
Он все стоял в этой позе, будто, сложив руки, он не давал им схватить меня. И я не знаю, стал бы он ласкать меня или его пальцы вонзились бы мне в горло и задушили меня. Единственное, что я осознавала в этот момент, — я очень мало знала этого человека!
— Тебе нечего было делать во дворе. Тебе не следовало входить в башню. Ты могла бы пробыть там много дней, и мы не нашли бы тебя. Если бы не истеричный рассказ одной из служанок, что она видела на валу привидение, и если бы мы не заметили там твою юбку, мы не нашли бы тебя. Когда я узнал, что ты пропала, я послал людей на поиски: ты заставила меня сильно тревожиться.
— Сожалею, что сделала это.
— Так и должно быть. Никогда не веди себя таким образом, иначе пожалеешь.
— Ты кровожаден! Я верю, что ты мог бы убить меня.
— Вот и правильно, что ты боишься меня.
— Я не сказала, что боюсь тебя. Я сказала, что подумала, что ты смог бы убить меня. Ты сейчас ненавидишь меня, потому что я обнаружила природу твоего занятия.
— Что ты обнаружила?
— Что в башне находятся товары — трофеи с моря.
— А почему бы и нет?
— Ты бы мог рассказать это мне. Почему ты хранишь их в таком секрете?
— Разве не лучше, если они достанутся мне, а не морю?
— Это груз потерпевших крушение кораблей. Разве он принадлежит тебе?
— Трофеи принадлежат тем, кто их взял.
— Но ведь иногда люди спасаются? Что тогда?
— Если бы такие люди были, тогда товары, несомненно, принадлежали бы им, но если их нет, мы берем их себе.
— Но почему ты не хотел, чтобы я знала?
— Я не намерен отвечать на твои вопросы. Это ты будешь отвечать мне. Ты говорила об этом с матерью?
— Как я могла? Я не видела ее с тех пор, как все узнала.
— Может быть, ты подозревала?
— Я не говорила с матерью.
Он вдруг наклонился и схватил меня за руку:
— Тогда ты никому не скажешь об этом! Ты слышишь меня? То, что происходит в моем замке, касается только меня и больше никого. Помни это!
Я сказала:
— Я больше никогда не надену рубинового медальона.
— Ты будешь носить его!
— Он принадлежал кому-то, кто утонул вместе с кораблем. Ты снял его с трупа?
— Молчи, глупая женщина! Радуйся, что у тебя есть муж, который лелеет тебя и делает подарки.
— Я не хочу подарков, снятых с мертвых! Колум повернулся и пошел к моей шкатулке. Когда он вернулся, в руке у него был рубиновый медальон.
— Надень! — сказал он.
— Я не хочу надевать его!
— Ты наденешь!
Я отказалась. Взбешенный, он силой застегнул его у меня на шее. Я почувствовала холодное прикосновение металла. Я лежала, закрыв глаза. У меня не было сил противостоять ему, хотя все мое тело кричало, протестуя.
Колум лег рядом, лаская мою шею и лениво поигрывая цепью.
— Сейчас ты мне нравишься, как всегда! Раньше я никогда не был так долго доволен одной женщиной. Тебе повезло, жена: у нас есть дети, они мне нравятся, хотя я хотел бы еще сыновей. Но у нас они будут, у нас еще что-то будет: ты будешь делать то, что я скажу, и будешь счастлива делать это. Ты скажешь: «У меня нет своей воли, только его, и, что бы он ни сделал, для меня это будет правильно». Скажи это.
— Нет! Ты можешь надевать на меня цепь, которую я не хочу, ты можешь делать со мной то, что сделал, когда опоил вином. Но ты не властен над моими чувствами. Если мне не нравится то, что ты делаешь, даже если я не говорю этого, мне это все равно не нравится, и ничто не может изменить этого!
Он громко рассмеялся:
— У тебя хватает смелости, я признаю это. Это хорошо, ибо я хочу, чтобы мои сыновья были смелыми. Что было бы, если бы они унаследовали боязнь глупой женщины даже высказываться откровенно? Нет, ты мне нравишься. — Он поймал зубами мое ухо и сильно укусил. — Но знай, — продолжал он, — я буду делать, что хочу, и ты не будешь шпионить за мной. Что бы ты ни видела здесь, ты будешь молчать. Ты будешь закрывать глаза, если брезглива, ты примешь все, что увидишь здесь, и ни словом не обмолвишься об этом ни с кем. Поняла?
— Я понимаю, о чем ты говоришь.
— А ты понимаешь, что от тебя ждут повиновения?
— А если я не послушаюсь?
— Тогда ты в полную меру узнаешь силу моего гнева, и это будет ужасно. Помни об этом!
И я испугалась. Я поняла, что сама себя обманываю, и, когда он любил меня, в нем была не нежность, а только желание подчинить своей воле.
Медальон мертвой женщины, казалось, впивался в мое тело. Передо мной стояли черные красивые глаза с миниатюры. Интересно, видел ли он их живыми? Может быть, он снял с нее ожерелье, когда она еще была жива?
Я уже пожалела, что осмелилась войти в башню Изеллы. Мне было бы легче в моем неведении, но что-то говорило мне, что если грех был, лучше знать об этом. Грех! Неужели я так называла свою жизнь с мужем?
Я знала, что жизнь изменилась. Теперь я была настороже, чего-то ждала… не зная, чего.
ЖЕНЩИНА ИЗ-ЗА МОРЯ
Не думать о том, что происходит в те ночи, когда Колум и его слуги уходили в свои грязные набеги, было нелегко. Это было почти всегда во время штормов, а я лежала, застыв, на кровати, ожидая прихода мужа. Я все ясно представляла себе: корабль терпит бедствие, вещи плавают на воде, люди, карабкаются на борт тонущего судна. А как же те, которые уцелели?
Тогда я была виновата в том, что на многое закрывала глаза. Я понимаю теперь, что многого просто не хотела знать. Я не была влюблена в Колума, но он был важен для меня. Наши с ним отношения приносили нам обоим огромное физическое удовлетворение, и это мы хотели сохранить. Я была очарована им еще и потому, что он казался мне таинственной фигурой. Он был сильный мужчина, а я верю, что для некоторых женщин (таких, как я и моя матушка) сила — это суть физического влечения. Когда я была с Колумом, я не могла не чувствовать его силы и власти, которые подчиняли все и всех вокруг. Я находила удовольствие в сопротивлении его воле и в том, что он знал об этом. Я наслаждалась его усилиями подчинить меня, и он чувствовал себя победителем, потому что мог сказать себе, что навязал мне свою волю, но я знала, что бы он ни делал со мной или что бы ни заставлял меня делать, я всегда сохраняла в себе свободу думать так, как хотела. Он, конечно, знал это. Это ему мешало, это утомляло его, но и восхищало.