Гнев поднялся во мне, как пар над котелком Кроака.
– Да, мать помогала вам… – И его бульон больше не был так сладок. – Но теперь она мертва. Из-за ее колдовства. Это ты хочешь сказать?
Я швыряла слова как камни. Из-за колдовства, которое – так я говорила ей – было мне не нужно. Но теперь ее нет, и я больше ничего не могла ей сказать.
Кроак опустил глаза, все равно что ребенок, которого отчитывали.
– Скажи мне, старик, неужто твое сожаление вернет мою мать? Неужто сожаление…
– Иви, в этом нет его вины!
Дилл опустила голову на колени, сжимая камень матери в руке, и покачивалась, как ежик, свернувшийся клубком. Ее терзала эта же боль.
– Прошу, не ссорься с ним, – сказала она мягче. – Разве нам нельзя отдохнуть?
Я хмуро посмотрела на старика, который следил за тенями.
– В этом нет ничьей вины, сестра, – ответила я. – Только ее собственная. Ибо ведьмы порочные и злые, и на них нужно вести охоту. – В моих словах бурлила ненависть. – Все это знают. Не так ли?
Дилл только отвернулась, она слишком устала, чтобы спорить.
Я отпила еще бульона, но ком в горле никуда не делся. Кроак подбросил полено в очаг, и мы умолкли, слушая, как плюется пламя.
Дилл зевнула, так и не поднимая головы. Я, хоть и успела немного согреться, поежилась и огляделась вокруг. В углу стояли инструменты. Мотыга и коса висели над окном. Стол, пара стульев. Еще одна приоткрытая дверь – за ней кровать. Какие-то тряпки под окном. Вдруг они пошевелились, затем зарычали.
– Тише, Собака, – пробормотал Кроак.
И, вроде бы только что обуреваемая сном, Дилл подскочила, распрямившись, как пружина, с криком:
– Ах! Щенки! Иви, смотри, скорее!
Она опустилась на колени рядом с молодой собакой.
– Три, четыре… пять малышей! Как ее зовут?
Кроак пожал плечами:
– Просто Собака.
Дилл гладила ее, а та стучала по полу тонким хвостом.
– У нее непременно должно быть имя. Я назову ее… – Дилл прижалась лицом к коричневому носу собаки. – Ягодка! Потому что у нее глаза черные и она такая сладкая!
Она щелкнула языком. Обласканная, Ягодка положила морду на ногу Дилл, и так обе и устроились спать вместе со щенками.
– Девочка умеет обращаться с животными…
– Ну да, Джим Кроак. – Я покатала слова во рту. – У моей сестры дар. Все звери тянутся к ней. – Я снова поежилась от холода, который застыл у меня в животе. Я хотела уколоть сестру и ничего не могла с этим поделать.
Дилл открыла глаза.
– Это не дар, Иви. Просто я люблю зверей. А они меня.
Она с любовью посмотрела на дремлющих щенят. Как же мне хотелось ущипнуть ее, дернуть ее за волосы.
– А меня они не любят. – У меня заболела челюсть – так сильно я сжала зубы.
Дилл подложила руку собаке под голову, и камень в ее ладони поймал отблеск пламени. Почему она так прилипла к камню? Он что, вернет нам мать? Убьет людей, которые забрали ее у нас?
– Птицы тебя полюбят, если ты им позволишь. – Она зевнула. – Но мне кажется, ты и не пытаешься, сестра.
Она снова повернулась к собачьему лежбищу. Как все просто для Дилл. Она потеряла мать. Ее преследовали. Она спасалась бегством. А теперь дала имя собаке. За один день весь ее мир перевернулся. И все же Дилли До продолжала танцевать. Что-то в ней точно было. Мать это знала. Но говорила ли мне мать когда-нибудь, что у меня есть дар? Никогда.
– Что… у девочки в руке? – Стул под Кроаком скрипнул – он наклонился посмотреть.
Не успела я открыть рот, как Дилл подняла голову и с гордостью улыбнулась, показав свои белые зубки:
– Это гадальный камень матери. Он обладает силой. Мама дала его мне, чтобы я сохранила его для…
– Силой? – Глаза Кроака блеснули. – В нем магия?
Дилл выпрямилась и погладила камень, как сонный щенок.
– Да, Джим Кроак, но только для тех, кто знает. – Ее улыбка стала еще шире. – Некоторым вещам мама меня научила…
– Он должен быть моим, – сказала я. – Ведь я старшая. – Мои слова задевали ее. Но я не могла сдержаться. – Раз мать мертва.
Улыбка исчезла с лица Дилл.
– Иви, мама просто хотела, чтобы я его сберегла.
– И разве это делает его твоим, дорогая сестра?
Ее лицо было поникшим и печальным.
– Иви, я не говорила, что он…
– Теперь, когда мать мертва, он должен быть моим.
– Перестань это говорить! – Она встала, вся дрожа. – Перестань говорить, что мама мертва!
– Но это так.
– Я знаю! Я видела! И ты меня остановила! – Тени в доме загудели от ее крика.
Слезы расчертили щеки Дилл. Но я чувствовала себя израненной и пустой. Мне хотелось, чтобы все оставили меня в покое. Мать была мертва. Навсегда.
– Мне пришлось остановить тебя, Дилл, эти люди…
– Мне теперь все равно. – Она отвернулась и стала гладить Ягодку. – Оставь меня в покое. Я хочу спать.