— Пришли, сынок. Садись, перекуси с дороги.
Ноги у Чубайса подкосились, и он повалился на скамейку рядом с чертом. Тот придвинул к нему тарелку, наполненную дымящимся мясом.
— Ломани, сынок. Сразу полегчает.
Запах жареного мяса шибал в нос, рот Чубайса наполнился слюной.
— А вилку можно попросить?
— У нас едят руками, привыкай.
— Нет. Не буду. Чего вообще вы от меня хотите? Зачем привезли сюда?
— Мы хотим, чтобы ты стал одним из нас.
— К чему я вам? Вон вас сколько, сесть негде.
Черт усмехнулся:
— Ты и представить себе не можешь, сколько нас на самом деле. Но не о том речь. У каждого своя задача, свой участок работы, которую за него никто не выполнит.
— А для меня что запланировано?
— Как это «что»? — удивился черт. — Ты же Чубайс!
Увидев, что мясо остается нетронутым, он взял бутылку водки.
— Не хочешь есть — давай выпьем. За встречу. И за все хорошее.
— А водка у вас какая? — спросил Чубайс. — Я плохую не пью.
— Что значит «какая»? — снова удивился черт. — Твоя водка, «Чубайсовка»!
— Нет-нет, — замотал головой Чубайс. — Эту гадость сами употребляйте.
— «Русский стандарт» для тебя хорош? — спросил черт.
— Хорош.
Тут же на столе оказалась нераспечатанная бутылка. Черт сорвал пробку, наполнил два стакана и придвинул один Чубайсу.
— Ну, поехали. За встречу.
Чубайс сделал глоток и тут же понял, что совершил самую большую ошибку в своей жизни. Эта была вовсе не водка, а что-то ужасно едкое и всепроникающее. Он попытался выплюнуть изо рта жидкость, но не смог. Огненным валом понеслась она по организму, проламывая, подменяя и трансформируя. В ушах зазвенело, перед глазами поплыли черные круги.
Спустя секунду или вечность, время теперь воспринималось совсем по-другому, Чубайс открыл глаза.
— Ну вот, — будничным тоном произнес начальник, — теперь ты наш. И ты, и твой сын. Отправляйся к костру, покрути вертел, что-то мясо сыровато…
Чубайс хотел было возразить, что никакого сына у него нет и что он вовсе не их, а сам по себе и таковым намерен оставаться и впредь, но вместо этого послушно поднялся, поклонился начальнику и пошел к костру. В каждой клеточке его тела клокотала бешеная сила, которую он мог высвободить одним движением. Сомнения в непричастности отпали, кружевная завеса тумана, висящая перед глазами, вдруг отодвинулась, и реальность предстала перед ним во всем бесстыдстве наготы. С беспощадной резкостью Чубайс видел механизмы управления людьми и событиями. Он был настоящим хозяином мира и хотел поскорее вступить в свои права. Будущее манило нескончаемой чередой радужных перспектив. Ох, спасибо начальнику! Скорей бы за работу!
Взявшись за ручку вертела, он принялся вращать тушу. Угли почти прогорели, жар ослаб, и мясо плохо прожаривалось. Раздув угли, Чубайс подбросил дровишки, и вскоре костер весело затрещал.
Далеко внизу, за много километров от того места, где горел костер, в маленьком вагончике возле ущелья вспыхнул огонек. Поначалу едва заметный, почти искорка, он потихоньку разгорался, захватывая все новое и новое пространство, пока весь вагончик не заполыхал жарко и весело, стреляя во все стороны червонными угольками.
А в Иерухаме Ляля проснулась и заплакала.
— Что с тобой, доченька? — подбежала к ее кроватке Люда. — Почему ты плачешь?
— Сон плохой видела про папу.
— Глупости, зайчик. Сны — пустое. Завтра папа вернется и возьмет тебя в бассейн. Хочешь в бассейн?
Но Ляля не успокаивалась. Она плакала, словно от большого горя, слезы текли по щекам, падали на подушку. Люда взяла ее на руки и принялась тихонько раскачиваться. Большая холодная луна светила в окна, ночь плыла над пустыней, во дворе шумела жестяными листьями недавно посаженная пальма. И холодно было на сердце у Людмилы. Холодно и горько, как бывает только у молодой вдовы при живом муже.
