— Что? — тихо уточнила она.
— Пресс, — невозмутимо уточнила я. — То, что между грудью и местом, где у вас заканчивается декольте. Если он слаб, то, конечно, гору дел на себе не утащишь.
Конечно, про декольте я приукрасила, но, когда мне хамят неизвестные дамочки, всё воспитание куда-то девается.
— Да как ты смеешь?! — Вислава кинулась ко мне с однозначным намерением вцепиться в волосы.
Но тут какое-то зеленое свечение обхватило её петлей за талию и приподняло над полом.
— Панна Каторжинская, вы забываетесь, — таким ледяным тоном сказал Шаленый, что даже у меня по спине пробежали мурашки.
Вислава бросила на него полный ненависти взгляд, дёрнула ногой — туфля на шпильке тут же упала на пол.
— Вы слышали, как она со мной разговаривает, малолетняя хамка!
— Потому что ты первая начала, — тихо сказала Дорота.
— А ты всё время её прикрываешь! — накинулась на неё Вислава. — Вот выясню, кто за всем этим стоит, выгоню из дому!
Та немного сжалась. Но при этом во взгляде всё равно читалось неодобрение.
А мне стало обидно за седовласую женщину. Во всяком случае она отнеслась ко мне очень неплохо. И это чувство даже перебило шок от увиденного. Ведь сопоставить висящую в воздухе Виславу со странной зеленой петлей на талии с законами физики у меня пока не получалось.
— Дорота, напомни, а кому принадлежит наш дом? — мягко уточнила я.
2
Выстрел наугад. Если мы вдруг в приживалках у тётушки, то всё сложно. Но если что — сошлюсь на проблемы с головой. Мне можно.
— Тебе, Алиночка, как единственной наследнице своего покойного отца, — тихо сказала Дорота.
Есть!
Новый взгляд Виславы был бальзамом на душу. Злобненький такой. Отлично. Нечего тут хозяйничать тогда.
— Пан Шаленый, — ласково обратилась я. — Что-то голова болит…
Он понял без слов, Вислава оказалась на полу, быстро надела туфлю и жутенько зыркнула на меня. Я улыбнулась медовой улыбкой, хоть и не исключила, что ночью меня могут прийти душить подушкой.
— Панна Каторжинская, прошу вас покинуть палату, Алине необходим отдых.
Та не осмелилась перечить лекарю и, выпрямившись струной, гордо цокая каблуками, вышла прочь.
— Я приду позже, Алиночка, — пообещала Доротка и тепло улыбнулась, в уголках глаз появились морщинки-лучики. — Что тебе принести?
Сонливость подкралась на мягких лапах, обнимая подобно огромному коту.
— Принести? — сонно повторила я и брякнула: — Блинчики.
Она удивлённо моргнула, но потом кивнула.
— А теперь спать, — прозвучал голос Шаленого, и прохладная ладонь легла мне на лоб, погружая в сладкий сон.
…Кто-то настойчиво стучал в окно. Да так, с остервенением.
Я раскрыла глаза и уставилась в потолок. Правда, ничего не увидела, ночь давно. Только из окна, находящегося возле кровати, льется свет звезд и луны. И грохот.
— Алина! Алина, открой! — сердито пищал кто-то. — Кузяк тебя за ногу! Я же свалюсь! А-а-а!
Сама не понимая почему, я кинулась к окну, открыла защелку, и тут же со свежим ночным воздухом в комнату ворвался какой-то крылатый комок. Комок верещал неприличными словами и тормозил по покрывалу.
Я судорожно схватила его. Комок замер, а потом… полез обниматься.
— Алина! Алиночка! Эти изверги не пускали меня, говорят, никаких животных! Сами они животные! Я фамильяр, я…
Пока он безостановочно трещал, я сидела и осознавала. Первое: я обнимаюсь с летучей мышью. Большой. Размером с кота. Второе: мышь трындит. Много. Третье: я всё-таки сошла с ума. А-а-а-а!
— Чего орёшь?! — Мышь с перепугу откатилась в сторону и подозрительно посмотрела на меня красными глазками.
Во тьме зрелище было ещё то. Я закрыла рот, моргнула, снова открыла.
— Только не говори, что не узнаешь меня, — тихо произнесла мышь, пятясь к быльцу кровати.
— Не узнаю, — признала я. — Да и вообще первый раз вижу, чтобы летучие мыши говорили с людьми.
— Мыши и не говорят, — вдруг рассердился мой визави, — а фамильяры очень даже! Алина, это же я, Бецик!
Тишина. Звук судорожно щелкающих извилин. Результат: ноль.
Хотя… Дорота говорила что-то про Бецика. Следовательно, вот он… такой. Собственной персоной. Тот, который не знал, куда спрятаться, когда я колдовала. Уже ближе, но всё равно всё сложно.
— Когда Шаленый говорил, что ты потеряла память, я думал, что это для запугивания пиявок-родственников. Но, кажется, всё ой как плохо, — задумчиво изрек он и снова подобрался ко мне. — Так, давай вспоминай. Тебя зовут Алина Альжбета Каторжинская, двадцати трёх лет от роду, невинная.