В павильон вели три деревянные ступеньки. Дверной проем закрывала полотняная штора в красно-белую полосу, которую можно было поднять или опустить с помощью шнура только изнутри. Сейчас штора была приспущена. Дэвид Гарт не стал поднимать ее, а просто проскользнул под ней и выпрямился. Стена, параллельная той, что была обращена к морю, отделяла темноватую и тесноватую прихожую. В этой стене были сделаны две небольшие одинаковые деревянные двери, обычно приоткрытые, которые вели в две комнатки павильона. В простенке между дверями, наподобие ширмы, висел старый парус.
– Бетти! – опять позвал Гарт.
Никто не ответил.
Гарт шагнул в левую комнату, распахнув дверь, слегка задевавшую половицы. В каждой комнате имелось еще по одной двери, стеклянной; они вели на маленькую веранду с видом на море.
Солнце слабо освещало пару кресел, крошечное зеркало и полдюжины крючков для одежды на стене. Гарт стоял, вдыхая аромат просоленного дерева, песка и моря, такого же, от какого можно задохнуться на любом пирсе.
Последние арендаторы использовали павильон для «купальных приемов». На большой фотографии, снятой приблизительно в 1897 году и оставшейся после них на стене в гостиной Бетти, были запечатлены две маленькие гребные шлюпки, в одной сидели три дамы, в другой – три джентльмена, все в верхней одежде. Сняв крышку с объектива, фотограф заставил их по мелководью добираться до павильона, используя, дабы не промокнуть, весла в качестве шестов.
Сейчас эти люди уже умерли. Стали призраками. Гарт медленно досчитал до десяти. Потом открыл застекленную дверь и вышел на маленькую веранду.
Там тоже было пусто. Деревянное кресло-качалка с высокой спинкой стояло справа от Гарта, возле двери во вторую комнатку. На полу рядом с креслом он заметил чашку с блюдцем и остатками чая, явно не 1897 года.
– Бетти!
Ветер гнал волну вдоль берега. Пропитанная влагой древесина, казалось, поглощала все звуки так же, как их поглощала вода. Гарт не слышал даже собственных шагов, когда шел к той, другой, двери. Словно вечность минула прежде, чем он добрался до нее.
Он чувствовал, что его колени дрожат. Собравшись с духом, Дэвид взялся за ручку и распахнул дверь.
Она лежала там, во второй комнате, на полу лицом вниз. Тусклый дневной свет падал на ее темно-коричневый купальник, голые бедра и ноги в парусиновых тапочках, которые Бетти всегда надевала, когда шла купаться, а на придвинутом к стене столе стояли чайник, чашки с блюдцами и спиртовка. Лица ее он не видел. Она была задушена.
Ему вспомнилась фраза из журнала мод, которую Бетти прочитала ему вслух всего неделю назад:
– «Из старой мохеровой юбки может выйти прекрасный, новый купальный костюм», – и добавила: – Фу-ты!
На мгновение его охватил ужас. «Из старой мохеровой юбки может выйти прекрасный, новый купальный костюм. Из старой мохеровой юбки может выйти прекрасный, новый купальный костюм. Из старой мохеровой юбки…»
Дэвид подошел к безжизненному телу и осторожно перевернул его. Посмотрел на распухшее, посиневшее лицо, потрогал белый шнур, впившийся в горло и туго затянутый узлом на шее. Потом резко выпрямился.
Это была не Бетти.
Но не только это заставило Гарта так дернуться и быстро оглядеть всю темноватую, душную, зловещую комнатку. Тело женщины было теплым. Капельки крови на ноздрях еще не подсохли. Женщина умерла не более чем пятнадцать-двадцать минут назад.
Пятнадцать-двадцать минут.
Дэвид вынул часы, открыл крышку. Невероятно, но стрелки показывали ровно шесть.
Гарт убрал часы. Потом он стоял неподвижно, только водил вокруг глазами.
Открытая дверь на веранду была как раз напротив приоткрытой двери, ведущей на пляж. В купальном павильоне не было окон. Возле спиртовки, среди посуды и ложек, стояла фляжка в полгаллона, в которой Бетти держала воду для чая, чайник, фаянсовый заварной чайничек и банка сгущенного молока.
Гарт посмотрел на стену напротив. На одном из крючков висела длинная накидка из коричневой в желтую полоску саржи. Он знал, что накидка принадлежала Бетти, хотя надевала она ее редко. Он подошел к накидке, исследовал карманы и в одном из них нашел носовой платок с инициалами «Г. С.».
Глинис Стакли.
Да, фигурой она очень напоминала Бетти. О лице – даже если не смотреть на высунутый, прикушенный язык и выпученные полуоткрытые, тусклые глаза этого не скажешь. Он быстро вернулся к телу Глинис и придал ему ту же позу, в какой он его нашел.
Потом оглядел стол, потянулся к чайнику, но отдернул руку, словно обжегшись, и задел чашку. Фарфор, грохнув, как маленькая бомба, разлетелся на мелкие кусочки.
В это мгновение снаружи павильона знакомый голос позвал его по имени, потом еще раз, громче. Гарт приготовился к неизбежному и поспешил к главной двери павильона: красно-белая полосатая штора была все еще полуопущена. Он дернул за шнуры и поднял штору полностью.
Ему бросился в глаза перевернутый велосипед, он увидел его даже раньше, чем лицо спешившей к павильону женщины.
Велосипед валялся более чем в сорока ярдах от него; по травянистому склону с северной стороны дома тянулся велосипедный след.
– Хэл… – начал задыхающийся голос Бетти.
– Что Хэл?
– Он проехал мимо меня по дороге. У него был такой вид…
На Бетти была другая соломенная шляпка, темная юбка и серо-голубая блузка с высоким воротником. Жизнь снова обрела черты реальности, набрала темп и подхватила этих двоих людей, чтобы нести их с привычной скоростью, пока смерть не скажет своего последнего слова.
– Бетти, твоя сестра приезжала к тебе?
– Да. Она еще здесь.
– Где?
– В доме, полагаю. Она, наверное, уже вернулась с купания. Часа два назад мы с ней поругались и орали, как рыбные торговки. Я наговорила ей таких слов, от которых твоим друзьям пришлось бы затыкать уши. Поэтому я и сбежала, точнее, уехала на велосипеде. Но в твоей записке было сказано, что ты приедешь в шесть часов, так что я не могла…
– В моей записке? В какой записке?
Дыхание Бетти успокоилось, хотя румянец еще сохранился. Она смотрела на Дэвида широко открытыми глазами, и взгляд ее был необычен, словно она хотела проникнуть в его душу, хотела сказать, что изменила свое мнение. Бетти протянула ему левую руку.
Небольшой листок бумаги, сложенный в несколько раз в длину, торчал из серой перчатки. Гарт привязал шнуры шторы к ржавому крюку, чтобы она оставалась поднятой.
– В начале нашего знакомства, – сказала она, – ты написал мне две или три записки, напечатал на машинке. Я сохранила их, хотя они напечатаны. Это твоя машинка, да? Почему ты спрашиваешь? Ты видел Глинис? Хэл ее встретил?
– Бетти, я не хочу тебя пугать…
Она стояла на плотном песке, чуть в стороне от ступенек, которые вели в двери павильона, и, глядя на Дэвида снизу вверх, держалась необычно сурово.
– Я не хотел тебя пугать…
– Тогда скажи что-нибудь. Пожалуйста, ответь мне что-нибудь.
– Если смогу.
– Что-то случилось, – проговорила Бетти, – что-то, чего я боялась.
– Да.
Гарту показалось, что Бетти сейчас лишится чувств. Глаза ее стали бесцветными. Он спрыгнул со ступенек, подхватил ее за талию и крепко прижал к себе. Она дрожала.
Если бы кто-нибудь увидел их сейчас, он подумал бы, что они так же одиноки во всем мире, как одиноки сейчас на пляже; и, наверное, так оно и было. Левая рука Бетти с запиской, засунутой в перчатку, безжизненно повисла. Он пока не касался записки.
– Бетти, послушай меня. Твоя сестра мертва. Она лежит в одной из двух комнат павильона, в правой, если смотреть на море. С ней случилось почти то же самое, что случилось с миссис Монтегю вчера вечером. Тебе не тяжело это слушать?
– Со мной все в порядке. Я ненавидела ее.
– Да. Это факт, который говорит против нас. Нам придется защищаться, но мы не сможем ничего сделать, если не скажем друг другу всей правды. Ты понимаешь это?