При слове «гоблин» метла судорожно дернулась и подскочила. Затем снова начала валиться на пол. Пачкуля выставила руку и крепко схватила ее за черенок.
— Опаньки, — сказала она. — Похоже, я опять сболтнула лишнего.
— Что? Про гоблина?
— Ага. Хорош, метелка! Стой прямо!
— Гоблин, — повторила Шельма. Ее забавляло, какой эффект это производило на метлу. — Ты сказала «гоблин»? Ей не нравится слово «гоблин»? Интересно. «Гоблин», значит?
— Слушай, может, хватит уже повторять? — попросила Пачкуля, пытаясь совладать с отчаянно вырывавшейся метлой.
— Что повторять? — невинным тоном осведомилась Шельма.
— «Гоблин». Вот черт! Из-за тебя я сама это сказала. А ну перестань, я начинаю терять терпение!
Это относилось к метле. Та, ударившись в истерику, извивалась и выдиралась что есть мочи.
— Интересно. Здесь есть логика, — сказала Шельма. — Смотри, ей не нравятся слова «топор», «хрястнуть» и «гоблин». Из чего я делаю вывод, что она боится, что придут гоблины и порубят ее топором! Кстати, почему бы и нет? Ты взгляни на нее. Она же никуда не годится. Эй, метла! Сзади гоблин! Ха-ха-ха!
— Тихо! — взвизгнула Пачкуля. — Она шутит, шутит она!
Но было слишком поздно. Метла взбесилась. Она высвободилась из хозяйкиной хватки, пронеслась по комнате и налетела на Шельмин туалетный столик. Драгоценная коллекция, которую Шельма собирала всю жизнь, разлетелась в стороны — пудра гадостных оттенков, жирные помады и пузырьки с отвратительного вида содержимым.
— Не-е-е-ет! — взвыла Шельма. — Моя косметика! Только не это!
— А ну вернись, паршивка! — гаркнула Пачкуля, притопнув ногой. — Она удирает! Держи ее! Она меня не слушается!
Метла и в самом деле разбушевалась. Не удовлетворившись истреблением Шельминой косметики, она опрокинула вешалку для шляп, котел и три стула и, прокатившись в миске с «Акульим рагу», шлепнулась Дадли на хвост. Дадли чертыхнулся и укусил ее за черенок. Шельма подняла глаза от разноцветных луж под ногами, заверещала и попыталась сделать то же самое. Метла вильнула в сторону, а затем ринулась к окну, намереваясь сбежать.
Пачкуля — сама невозмутимость — выставила ногу. Метла, в панике летевшая, не разбирая дороги, споткнулась и хряснулась на пол. Пачкуля мигом ее оседлала и вцепилась мертвой хваткой.
— Угомонись! — завопила она. — Смотри, какой ты бардак устроила. Немедленно приберись тут, а не то порублю тебя на прищепки!
Но все разговоры без толку. Метла была в нокауте, и никакие угрозы на нее уже не действовали.
— Видишь, что ты наделала! — Пачкуля недовольно зыркнула на Шельму. — Погляди на нее! От нее теперь толку — как, я не знаю, от вязанки дров. До вечера она не оклемается, так что я осталась без средства передвижения! Шельма, ты должна подвезти меня на слет. Пожалуйста!
— Нет, — огрызнулась Шельма, стоя на коленях среди парфюмерно-косметических руин. — Нет, нет и еще раз нет. Даже через миллион миллиардов лет. Сколько ни проси, ни умоляй и в ногах ни валяйся! После того, что учудила твоя метла, — никогда.
— Даже если я куплю тебе новую косметику? Выберешь сама по каталогу все, что пожелаешь, — я плачу. А еще я назначу тебя судьей парада-маскарада, не забывай.
Шельма колебалась.
— А я могу быть судьей и сама в маскараде участвовать?
— Конечно, — тут же заверила ее Пачкуля. — Это будет только справедливо.
— Идет, — живо согласилась Шельма. — Встретимся у тебя в саду в полночь.
Глава третья
Опасный вираж
Вам, наверное, не терпится узнать, что стряслось с Пачкулиной метлой? Почему она, такая всегда спокойная и рассудительная, вдруг слетела с катушек?
Ну так у нее была на то веская причина. Она пережила страшное потрясение. С ней приключилось кое-что ужасное.
Ее похитили гоблины!
Все произошло очень просто. За день до того был четверг, и Помёлка маялась от скуки. (Кстати, так ее зовут. Помёлка.)
Пачкуля, как известно, не сторонница чистоты и свою метлу домашней работой не нагружала. Ей нравилась ее хибара такой, какая она есть (грязной). Вполне понятно, что Помёлке, натуре энергичной, надоедало часами подпирать стену в садовом сарайчике и слушать нескончаемую игру в угадайки, которую вели ржавые грабли и старая лопата для угля.
Завтрак давно прошел. Помёлка уже раз десять, не меньше, подмела пол в сарае. Казалось, день будет тянуться бесконечно.