Когда она наконец вернулась в свою крохотную квартирку после того, как замела все возможные магические и физические следы, было уже хорошо за полночь, но все же Надя проснулась как обычно — в 5:29, за минуту до установленного на часах времени, — мягко выпрямилась и выключила будильник прежде, чем тот зазвенел. Чайник шептал на плите, пока она выполняла сто отжиманий. Пока чай заваривался, стояла в планке.
Она читала, пока пила вторую чашку чая и ела яйцо. Последние три недели она проводила за книгой «К востоку от рая»[18], причем читала ее уже во второй раз. Английский ей не нравился, но Стейнбек стоил того, чтобы это перетерпеть. В то утро она перечитывала главу о характеристиках света. Удерживала нож на подушечке среднего пальца правой руки, поставив оружие вертикально, кончиком вниз. Закончив главу, закрыла книгу и допила чай.
Чтение — как и любое упражнение: если заниматься им без продыху, оно уничтожает мышцы, которые желаешь накачать.
Таким было ее утро — даже после ночных блужданий по замерзшим улицам, когда она выветривала все мистические следы, которые агенты Пламени могли оставить на ней. Она пересекала мосты снова и снова, пока ее ноги не заныли, а сама она не очистилась.
И все же, на войне или нет, Надя хотела в этот день лишь сидеть за рабочим столом, перекладывать из папки в папку документы и пить крепкий чай до конца смены.
Но, естественно, придя в резидентуру, она обнаружила, что шеф Кометский ожидает ее за ее же столом в пустом кабинете.
— Товарищ Острохина! Как всегда рано, я погляжу. Ценю ваше усердие.
— Доброе утро, товарищ Кометский. — Она проверила груду писем в своей ячейке. Ничего срочного: ответы на информационные запросы, которые она отправляла вчера, — но, сортируя почту, она сумела опустить взгляд на стол и изучить документы — они показались ей нетронутыми. Конечно, она не оставляла ничего разоблачительного на своем столе, никто дураком не был, но если Кометский обыскал ее рабочее место и оставил знак, это могло подсказать ей, к примеру, что его интерес — личный: он не хочет вызывать команду из посольства, чтобы тщательно проверить ее бумаги. Беглый взгляд не обнаружил явных изменений.
— Я люблю начинать работу за день до того, как она сама примется за меня.
Его смех эхом отозвался в стенах бункера:
— Мне нравится такой подход. Идемте. Побеседуем в моем кабинете.
Она последовала за ним. На каждой горизонтальной поверхности в кабинете стояла как минимум одна шахматная доска. Он закрыл за Надей дверь. Она ожидала краткий инструктаж, переход сразу к делу, но, когда он захлопнул дверь, она обнаружила, что стоит в ожидании перед его пустым столом и слушает тиканье часов. Ей стало любопытно, наблюдает ли он за ней сзади: Саша не имел репутации сластолюбца, как некоторые другие ее командиры, но Надя не вчера родилась и знала, что репутация бывает обманчива.
Она обернулась. Саша стоял перед шахматной доской, балансирующей на стопке папок. Его рука парила над черным конем. Толстые пальцы судорожно сжимались и разжимались. Его указательный палец почти дотронулся до головы коня, но затем Саша отдернул руку так быстро, словно коснулся раскаленного железа.
— Не возьму в толк, товарищ, — сказала Надя. — Вы играете по переписке. Можете касаться фигур, если хотите, или двигать их. Ход не зачтется, пока вы не отправите его противнику.
Он взглянул на ее в изумлении, словно уже забыл, что она здесь. Надя могла бы обойтись и без такой второсортной уловки. Ведь он позвал ее в кабинет не для того, чтобы забыть о ней. И заставил ждать не для того, чтобы впечатлить своей властью: ни один сотрудник его уровня не опускался до такой мелочности. Своей рассеянностью и мягкой дядюшкиной улыбкой он хотел показать свою безобидную ранимость. Ладно, добрый Саша, вынужденно поставленный перед необходимостью порой проявлять жесткость.
— Наверно, мог бы, — ответил он. — Но я уважаю правила. Малейшее прикосновение — это долг. — С торжествующим смехом он снял коня и съел белую пешку. — Спасибо, что подождали, дорогая. Я высоко ценю вас: ваша работа в прошлом году была выше всех похвал. Вы образцовый гражданин и сотрудник.
— Благодарю вас, товарищ Кометский.
— Пожалуйста — Саша. Наедине можете звать меня так.