Хотя кто знает.
Она впустила его в дверь, зажгла свечу и пошла дальше по кривому коридору, вдоль которого стояли стеллажи, заваленные разными вещами. Большинство посетителей «Водолея» удивились бы, увидев эти предметы. За первым поворотом не было ничего необычного: бутылки с пивом, ящики с чипсами, банки орехов, крепкие напитки. Но после второго поворота барная продукция сменилась травами и фруктами, а также тем, что он осмелился назвать про себя кореньями — свет был слаб и какие-то корни слишком уж походили на мумифицированные пальцы.
За третьим поворотом коридор стал напоминать запасники музея. Одну полку занимали кованые металлические амулеты, на другой выстроились древние гвозди, тщательно отсортированные по длине и типу шляпки, каждый кончик окрашен — Гейб понадеялся, что ржавчиной. Огромные львиные и птичьи маски — и еще чьи-то, кого он и вовсе не опознал, — стояли на верхних полках и строго смотрели вниз, словно ангелы на Судном дне. Под ними располагались барабаны и флейты, сделанные из бука. Боже, он надеялся, что это бук, хотя материал больше напоминал кость. На одной полке красовались только сверкающие ножи. Он различал отсветы пламени на их лезвиях.
В конце коридора находилась другая дверь, которая вела в кабинет: кожаное кресло, старинный деревянный стол, так густо заваленный разными травами и заставленный мазями, что запахи смешивались и перекрывали друг друга, и на ум Гейбу приходило только одно слово: «джунгли». Джордан поставила свечу, которую несла все это время, в железный подсвечник.
— Закрой дверь. Сядь.
— Что, — спросил он, — никакого черепа? Я думал, свеча должна стоять на черепе.
— Может, я приспособлю твой для этих целей. Сядь.
Он сел. Пульсирующая головная боль вернулась. Он прижал талисман ко лбу.
Она сняла бронзовую чашу с полки, поставила на стол, зажгла маленькую газовую горелку под закопченным чайником и обошла комнату, собирая травы и плотно закрытые банки.
— Что ты делаешь?
— Пытаюсь сохранить тебя в целости. Это твоя худшая мигрень, верно? Самая сильная со времен Каира?
Он скрестил руки.
— Не твое дело.
Она вылила в чашу ложку чего-то, похожего на черную смолу, добавила три пригоршни разных трав, перемешала все лопаткой.
— Все это и мое дело, отнюдь не только твое. По правде, ты не должен был входить в этот мир. Ты пытался игнорировать это. Пытался ковбойствовать и, пожалуй, теперь ты видишь, что это не помогает? Отмахиваясь от своей беды, ты лишь вредишь себе и своей миссии.
— Я знаю, к чему ты клонишь, — заявил он. — Готовишься сделать мне какое-то предложение.
— Я пытаюсь тебе помочь.
— Я не предам своих.
Чайник засвистел. Джордан налила воду в чашу, размешала содержимое, будто разводила какао, добавила еще воды.
— Увы, без козьего молока, но должно получиться. Пей, быстро. Это снимет боль.
Он отложил талисман и поднял чашу. Бронза согрела его руки.
— Горячо.
— Тебе это не повредит. Обещаю. Старайся не вдыхать пары.
Он встретился с ней взглядом и выпил. Маслянистая жидкость с каким-то порошком, пеплом и травами скользнула по горлу. Боль стихла. Его взгляд прояснился.
— Я не пытаюсь ничего тебе продать, — объяснила она. — И не хочу, чтобы ты предавал кого-то. Люди сталкивались с бедами, подобными твоей, задолго до твоего рождения, задолго до рождения твоей страны. Тебе помогут, и ты снова сможешь работать. Ты хотя бы выслушаешь меня?
Гейб допил из чаши, опустил ее и передал Джордан. Отголоски боли напоминали включенное в другой комнате радио — легко не замечать.
— Ладно, — согласился он. — Говори.
Джордан сжала его плечо и улыбнулась.
— В Каире ты окунулся в новый мир — мир, на границе которого я живу всю свою жизнь. Существуют две стороны: зови их Льдом и Пламенем. Их предводители ведут тайную войну уже очень давно, и люди вроде меня оказываются меж двух огней. — В ее улыбке засквозила грусть. — Звучит знакомо?
Он кивнул.
— Хорошо. Захочешь сблевать — ведро у тебя под боком.
***
Таня с Надей пели, расцвечивая переулок оттенками синего и золотого, даже когда конструкт избавился от пут. Свет проникал в его каменные суставы, пустые глазницы горели белым. Он снова рванулся к крыше, в которую вжималась Андула, испуганная студентка. Но ведьмы не отвлекались, позволяя древним фразам литься свободно.