– Вы ее любите, а меня нет, – упрямо сказала Пруденс. – Поэтому и не хотите мне помочь.
– Пруденс, милая, я хочу помочь тебе, очень хочу. И скажу, чем: есть одно хорошее косметическое средство, им всегда пользуется моя дочь, чтобы кожа была чище. В следующий раз, когда поеду в Вашингтон, я привезу тебе такое.
– Танцы завтра вечером. – Пруденс отказывалась слушать. – Мне нужно приворотное зелье – больше ничего не подействует вовремя. Я должна пойти с...
Она осеклась и еще сильнее залилась краской. Эллен испытывала к ней такую жалость, что чуть было не поддалась искушению исполнить эту фантастическую просьбу. Безвредная микстура из сахара или пищевой соды... Важен ведь психологический эффект: Пруденс получит необходимую уверенность в себе и...
Но внутренний голос вовремя предостерег. Уловка не сработает, потому что этой девочке нужна не только уверенность в себе. Над ней должен без отдыха трудиться целый полк специалистов. А для сомнительной репутации Эллен такой поступок...
– Колдовство – это всего лишь выдумки, – твердо сказала она. – Я не могла бы дать тебе приворотное зелье, даже если бы хотела.
– Дома в копилке, у меня лежит еще десять долларов. За двадцать вы сделаете это?
– Ни за двадцать, ни за пятьдесят, ни за сто. Я не могу, Пруденс, – почему ты не хочешь понять? Лучше выбери как-нибудь вечерок, и я покажу тебе, как Пенни обычно причесывает волосы и...
Пруденс отшвырнула ее руки и вскочила – так внезапно, что Эллен чуть не упала.
– Ведьма! Грязная, подлая, старая ведьма! Ты еще пожалеешь, я тебе отомщу! Я скажу всем, что ты хотела навести порчу на меня! Я отомщу, отомщу, ты узнаешь...
– Вон! – приказала Эллен ледяным тоном. – Вон отсюда. И не возвращайся, пока не будешь готова извиниться.
С громкими рыданиями Пруденс выбежала наружу. Эллен услышала, как хлопнула дверь.
Второй посетитель объявился ближе к вечеру. Эллен как раз заперла нижние окна и двери и теперь сидела на кухне, рассеянно пережевывая бутерброд с сыром: она была слишком расстроена, чтобы пообедать как следует. Когда зазвонил звонок, она не заторопилась в прихожую, а лишь глянула в щелку между ставнями кухонного окна. «Если так пойдет дальше, – мрачно подумала она при этом, – я действительно сделаюсь ведьмой». Отсюда ей не был виден вход, но на дороге стоял знакомый грузовик.
Со всей присущей ему педантичной вежливостью Эд, позвонив, вновь вышел на крыльцо и ждал на ступеньках крыльца. Он решительно отклонил предложение войти в дом.
– Давайте сядем здесь, если можно, – сказал он, одобрительно оглядывая веранду: легкую металлическую мебель и яркие диванные подушки из непромокаемой ткани. – Тут очень мило.
– А вам не хочется посмотреть, как я все обустроила внутри?
– Нет, – невозмутимо ответил Эд. – Меня не интересуют интерьеры. А вам бы не следовало приглашать в дом малознакомых мужчин, миссис Марч. Здесь весьма строгие нравы.
– Я уже поняла. – Эллен не сумела удержаться от улыбки: «строгие» – было слишком мягким определением для нравов города, который способен заподозрить хоть что-либо «неприличное» между нею и Эдом. – Хотите что-нибудь выпить?
– Благодарю вас, я пью только воду и в данный момент не испытываю жажды. Но если вы сами хотите, то, пожалуйста, не стесняйтесь. Не в моих правилах осуждать чужие привычки.
– Пожалуй, мне бы это не повредило, – согласилась Эллен. – Но я не стану. Полагаю, вам уже известно, что сегодня произошло? Потому-то вы и приехали?
– Отчасти. Я был преступно нерадив и пренебрег своими обязательствами по отношению к вам, допустив, чтобы мое нежелание общаться с кем бы то ни было возобладало над чувством долга. Я эгоист.
– Напротив, вы очень добрый человек, – возразила Эллен. – Перестаньте же заниматься самобичеванием.
Эд покачал головой. В своей грубой холщовой одежде и с длинной седой бородой он выглядел как ветхозаветный пророк. Со стороны они, несомненно, показались бы весьма странной парой, и все же Эллен чувствовала себя с ним так же непринужденно, как с Норманом. И даже не обижалась на столь недвусмысленное заявление о «нежелании» с ней общаться, понимая, что это скорее комплимент: столь неожиданно обнаружившееся родство их душ угрожало его добровольному отшельничеству.
– Я не добрый, – раздраженно произнес он. – Добро и зло – понятия, слишком зависящие от эмоциональных оценок. А я рационалист, и предпочитаю вести себя таким образом, который соответствует моему предположительно высокому мнению о себе. Правильнее будет сказать, что меня привела сюда совесть – если позволительно в данном случае употребить этот весьма приблизительный, но достаточно удобный термин. Мне ужасно не нравится вся эта свистопляска вокруг вас.
Внезапный переход от витиеватой риторики в духе Эмерсона к чисто разговорной интонации позабавил Эллен. И она расхохоталась – совершенно непринужденно, зная, что Эд воспримет это правильно. Он улыбнулся, но снова укоризненно покачал головой:
– Вот в этом и состоит ваша беда, миссис Марч. Вы слишком часто и слишком необдуманно смеетесь над вещами, к которым другие относятся с убийственной серьезностью. Разве вам не известно, что чувство юмора – опасная штука?
– Ас кем вы разговаривали? – спросила Эллен, успокоившись.
– До меня давно уже доходили разные нелепые слухи. А сегодня самому довелось наблюдать нечто более серьезное – безобразную истерику дочери этого идиота Мюллера.
– Наверное, мне стоит изложить свою версию. – И Эллен рассказала ему, что произошло. – Полагаю, – добавила она, – Пруденс утверждает, что я навела на нее порчу или что-нибудь в этом роде.