— Тогда вам следовало упомянуть об этом накануне.
Вы переутомились, Норман. Я понимаю. — Она кивнула в направлении кабинета Полларда. — Разочаровываться всегда тяжко.
— Я прошу вас вернуть дневник!
— ..И перевяжите получше палец, — продолжала она, будто не слыша. — Ранка кровоточит, и в нее может попасть инфекция.
Он повернулся и пошел прочь. Отражение миссис Ганнисон в стекле входной двери ласково улыбнулось ему.
Оказавшись на улице, Норман посмотрел на свою руку.
Должно быть, ранка открылась, когда он стукнул кулаком по столу Полларда. Сейлор туже затянул повязку.
Гроза миновала. Небо на западе приобрело под низкими тучами оттенок расплавленного золота. Мокрые крыши и верхние ряды окон сверкали в лучах заходящего солнца. С веток деревьев падали на землю серебристые капли. Из женского общежития донесся взрыв смеха, который ничуть не нарушил установившейся тишины. Норман пожал плечами и огляделся, впитывая всеми порами красоту освеженной природы.
Он гордился своей способностью наслаждаться мгновением. Она представлялась ему одним из главных признаков зрелости.
Он попытался думать как художник — определять тона и полутона, распознавая в тенях намеки на бледно-розовое или зеленоватое свечение. Все-таки в готической архитектуре есть своя прелесть. Она лишена функциональности, зато глаз отдыхает на ее замысловатых образчиках. Взять хотя бы флероны, что венчают крышу Эстри… И тут ему почудилось, будто обагренные закатным солнцем здания Хемпнелла превратились в подобия адских котлов, а звонкий девичий смех обернулся вдруг бесовским улюлюканьем. Не сознавая, что делает, он свернул в сторону, сошел с асфальта и ступил на траву.
Зачем возвращаться в кабинет? Заметки он успеет набросать и завтра. И почему бы не пойти домой другой дорогой? Разве обязательно проходить через ворота между Эстри и Нортоном, под их мрачной аркой? Почему…
Он заставил себя поднять взгляд на раскрытое окно кабинета. Конечно же, там никого не было. Видимо, зрение его на какой-то миг затуманилось, а разыгравшаяся фантазия не замедлила этим воспользоваться.
Воображение — шутка ненадежная, оно часто вынуждает пугаться простой тени.
Однако вряд ли тень поползла бы по карнизу вдоль окна. Вряд ли она передвигалась бы так медленно, вряд ли имела бы столь четкие очертания.
А как она ждала, всматриваясь в глубину кабинета, прежде чем проникнуть внутрь! Словно… словно…
Да нет, ерунда все это. Короче, заметки вполне можно оставить до завтра, и окно — тоже. Никуда они не убегут.
Вдали глухо прогремел гром.
…словно огромная ящерица цвета каменной статуи.
Глава 8
«А потому считалось, что его душа перетекла в камень.
Если камень треснет, дикарь увидит в том недобрый знак; в таких случаях обычно говорят, что камень раскололся от грома и что тот, кто владеет им, скоро умрет…»
Бесполезно. Буквы расплывались перед глазами! Норман отложил «Золотую ветвь»6 и откинулся в кресле. Где-то на востоке все еще погромыхивала гроза. Домашнее кресло с его потертой кожаной обивкой и удобными подлокотниками внушало чувство безопасности.
Из чисто интеллектуального любопытства Норман попробовал истолковать события трех последних дней с точки зрения колдуна.
Каменный дракон явно связан с симпатической магией.
Миссис Ганнисон оживила его посредством своих фотографий — старинный способ воздействия на предмет через его образ, вроде втыкания иголок в восковую куклу. Быть может, она соединила несколько снимков в единое целое, чтобы создать картину движения. Или ухитрилась сфотографировать обстановку его кабинета, а потом наложила на снимок изображение дракона. Разумеется, бормоча подходящие заклинания. Или же, что вероятнее всего, сунула фотографию дракона ему в карман. Норман зашарил было по карманам, но вовремя вспомнил, что на деле он только лишь развлекает псевдонаучными домыслами свой утомленный мозг.
Однако продолжим. С миссис Ганнисон разобрались, теперь очередь Ивлин Соутелл. Запись звуков, издаваемых трещоткой, первобытным средством вызывания дождя, вчерашний ветер, сегодняшняя гроза — для всего можно подыскать магическое объяснение. А рев, который он слышал во сне?.. Норман поморщился.
Тэнси на заднем крыльце звала Тотема, стуча ложкой по оловянной миске.
То, что случилось сегодня, — обсидиановый нож, бритва, гвоздь на полу, отломившаяся ручка кастрюли, спичка, которая обожгла ему пальцы пару минут назад, — относится к иной разновидности магии.
Бритву, наверно, заколдовали: в древности такое бывало с мечами и топорами, которые оборачивались против тех, чьи руки их вздымали. Обсидиановый нож с пятнами крови на лезвии кто-то, по-видимому, выкрал и опустил в воду, чтобы кровь из ранки не переставала течь.
Кстати говоря, вполне обоснованное суеверие.
По улице бежала собака, звучно плюхая по многочисленным лужам.
Тэнси никак не могла дозваться Тотема.
Быть может, некий чародей повелел ему уничтожить себя по кусочкам — по миллиметрам, принимая во внимание толщину бритвенного лезвия? Не этого ли добивался голос, который что-то требовал от него во сне?
Собака свернула за угол, ее когти царапнули по асфальту. Норман поежился.
6
«Золотая ветвь»— книга известного английского этнографа Джеймса Д. Фрэзера о происхождении религии.