– Может, я чересчур эмоциональна, но не безумна. И не имею привычки винить других в собственных ошибках. Уверяю вас... – она осеклась.
– Что там? – Эд проследил за ее пристальным взглядом.
– Какое-то животное... Мелькнуло между деревьев.
– Белка, наверное.
– Никогда раньше не слышала о белках-альбиносах, – возразила Эллен.
Глаза Эда округлились.
– Оно было белое?
– Чья-то кошка, – ответила Эллен, испуганно наблюдая, как меняется выражение лица Эда (по крайней мере, той его части, которую не скрывала борода).
– Я не хотел вам рассказывать об этом, – произнес он наконец после долгой паузы. – Мне ненавистна даже сама мысль о возможности чего-нибудь подобного. Но учитывая вашу необъяснимую и внезапную привязанность... Миссис Марч, прежде чем вы примете решение, вам следует узнать кое-что об этом доме.
Глава 2
– Так что, ты говоришь, водится в твоем доме?
Джек отложил нож и уставился на Эллен. Наливая ему новую чашку кофе, она попыталась не думать, что осталось всего только два месяца и что до сих пор ей не приходила в голову очевидная истина, которую лишь совсем недавно она восприняла с таким удивлением.
Джек вовсе не был красавцем. Благодаря наличию трех весьма шустрых сыновей он сохранил стройность фигуры, высокий рост тоже можно было отнести к его достоинствам. Но лишь самые преданные друзья назвали бы его лицо «приятным», а лоб у него заканчивался где-то на макушке. Сломанный нос придавал ему сходство с бывшим футболистом, и глаза, сейчас сощурившиеся от изумления за стеклами роговых очков, казались совсем крохотными. Он страдал близорукостью, уши у него были слишком большими, а волосы – слишком редкими, но Эллен любила его. Любила всегда, хотя и осознала это только в последние месяцы, когда обнаружила, что они неминуемо должны расстаться. И теперь она безуспешно пыталась найти в себе силы, чтобы смириться с будущим, в котором она больше не увидит этого лица каждое утро за завтраком.
Что ж, ей придется смириться. Джек тоже любил ее – по-братски, как женщину, заменившую мать его сыновьям. Но он ужаснется, если узнает о ее истинных чувствах. Если она хотела сохранить его дружбу, то должна была молчать.
Выйдя из краткой задумчивости, Эллен решительно вернулась к предмету разговора.
– Привидение, – ответила она на вопрос Джека. – В моем доме живет привидение. Замечательно, правда? А он даже не запросил дополнительной платы за это.
В холле раздался дикий топот, после которого следовало ожидать появления целого стада буйволов или хотя бы табуна диких лошадей. Но в дверях возник всего лишь мальчишка, правда, уже довольно взрослый и достаточно внушительных размеров.
Фил чрезвычайно походил на своего отца – если не считать того, что волос у него было больше. Намного больше. Пышная грива закрывала лопатки, а длинная челка касалась кончика носа. Поскольку Фил категорически отказался пользоваться лентами или – Боже упаси – заколками, то ему приходилось поминутно отбрасывать со лба густые пряди (привычка, весьма раздражавшая Эллен). Но стоило ему зазеваться, как они тут же падали на глаза.
Фил заканчивал среднюю школу и всячески старался убедить отца, что посещать ее уже нет никакого смысла, поскольку его поступление в колледж фактически предрешено. Но Джека было не так-то просто провести, поэтому Фил продолжал ходить на занятия.
Рухнув на стул, он тут же ухватил сразу несколько ломтей хлеба.
– Дополнительную плату за что? – спросил он с набитым ртом.
– За привидение.
– За что? – раздался еще один голос.
Эллен обернулась к дочери, которая неслышно возникла в дверях. Пенни была весьма изящным созданием с длинными темными локонами, струящимися вдоль точеного личика, но одевалась она как бедный поденщик: в данную минуту на ней красовались заплатанные джинсы и короткая обтягивающая тенниска. Эллен замерла на полпути от плиты, держа в руках блюдо яичницы с беконом.
– Пенни! Сейчас же поднимись наверх и надень лифчик. Или непрозрачную блузку!
– У нее нет лифчиков, – сказал Фил, протягивая руку за пончиком. – Пенни сожгла их – верно, детка?
– Их никто сейчас не носит, мамуля, – лучезарно улыбнулась Пенни. – Они – символ сексуальных комплексов. Так о чем ты там говорила?
– Кажется, что-то про привидение, – уточнил Фил, накладывая себе на тарелку изрядную порцию яичницы с беконом.
Эллен перехватила изумленный взгляд Джека.
– Вы все меня с ума сведете, – только и могла вымолвить она.
– Но ты все-таки нас любишь, – довольно сказал Фил, потянувшись за добавкой.
– Существует сервировочная вилка, Фил, – строго произнес Джек. – Веди себя прилично, или получишь по рукам. И попытайся разрезать это яйцо хотя бы на три части, не глотай целиком. Пенни, не пререкайся с матерью, или тоже схлопочешь. И замолчите, оба. Мне ни за что не понять, как вы можете быть такими неотесанными, живя с двумя столь благовоспитанными взрослыми, как мы с Эллен.
– Наверное, вы неправильно нас воспитывали, – глубокомысленно высказался Фил.
– Нет, воспитывали мы вас правильно. И если вы сбились с пути истинного, то лишь потому, что от природы порочны. Обратитесь к психоаналитику. И хватит об этом. Эллен, расскажи подробнее о своем привидении.
Улыбаясь, Эллен обвела их взглядом. Три пары сияющих глаз были устремлены на нее. «Как же я смогу жить без этого?» – пронеслось у нее в голове.
– Это не обычное привидение, – весело начала она. – Это призрак ведьмы.
– Ну-у? – одобрительно протянул Фил. – Неслабо!
– Потрясно, – добавил Джек, перехватив реплику у Пенни, чей рот был полон. – Продолжай, Эллен, и не обращай внимания на наши безграмотные комментарии.
– Этот дом построил ее муж, – сказала Эллен, непроизвольно придавая своему голосу загадочную интонацию, как делала когда-то, читая мальчикам и Пенни сказки на ночь. – Он был фермером и приехал в Америку из Германии, как большинство первых поселенцев в Виргинии. Сюда, на юг, он перебрался из Пенсильвании, после которой эти места казались дикой и безлюдной окраиной мира. Опасности подстерегали на каждом шагу, ибо индейцы враждебно относились к поселенцам, а в лесах, столь густых, что солнечные лучи не могли пробиться сквозь кроны деревьев, во множестве водились медведи и дикие кошки.
Но когда земля была расчищена, она оказалась плодородной. Хлеба давали хорошие урожаи, а тучные стада увеличивались прямо на глазах. Карлу Баумгартнеру оставалось только срубить несколько тысяч деревьев, выкорчевать пни, вспахать землю, посеять хлеб и убрать урожай. Никто из вашего изнеженного поколения не выдержал бы и недели такой работы.
Она строго посмотрела на Фила.
– Слава Богу, что я родился значительно позже, – откликнулся он.
– Карл был не первым, кто приехал в эти места, – продолжила Эллен. – На пересечении двух дорог уже стояло несколько крохотных домишек. В те дни люди помогали друг другу: они вынуждены были это делать, иначе не выжили бы. Карлу общими усилиями выстроили маленький домик, но он хотел большего. Он работал как проклятый, даже упорнее, чем его соседи. Ему понадобилось несколько лет, чтобы добиться хороших урожаев и купить пару фургонов для доставки зерна в крупные города побережья. Через десять лет он начал строить настоящий дом.
Его соседи были удивлены и даже несколько раздосадованы, когда он покинул поселение и выстроил себе дом в миле от него, в лесу. Несколько удачливых фермеров тоже расширили свои жилища, но Карл задумал и выполнил почти невозможное по тем временам: свой дом он целиком построил из кирпича, доставленного из самой Англии. Отправляемые на рынок с зерном и мясом, его фургоны возвращались, доверху груженые кирпичом. А однажды они вернулись с более ценным грузом – молодой женой Карла.
Одни говорят, что она была цыганкой. Другие – что испанкой или даже египтянкой. И действительно, ее внешность, столь непривычная в этом краю крепких ирландок и немок, казалась экзотичной и напоминала об иных, далеких землях. Жена Карла была стройной и темноволосой, со смуглой кожей и огромными сверкающими черными глазами...
– Ты сочиняешь, – вмешалась Пенни.