Выбрать главу

Петруся быстро отодвинулась и с отвращением отвернула разгоревшееся от гнева и досады лицо.

— Какая я знахарка! — почти закричала она. — Уйди ты от меня… Не надоедай…

Но Франка подвинулась к ней еще ближе и опять обняла ее.

— Не сердись, Петруся, не сердись ты на меня… Я не от злого сердца… Ох! Если бы ты знала, какая я несчастная!. Уж несчастней меня, кажется, нет на свете… Известно, я бедная сирота, живу как бы в чужой хате. Дедовская хата — не отцовская. Издеваются надо мной дяди и их жены… Работаю, мучаюсь, как вол в ярме, а доброго слова не слышу ни от кого… Как подерутся между собой, и меня бьют, — всегда попрекают тем хлебом, что я у них ем… Жизнь уж мне надоела, и я за горем и плачем света божьего не вижу.

Она горько расплакалась, закрывши лицо красными и, действительно, рабочими руками.

Тогда уж Петруся сама придвинулась к ней и произнесла печальным голосом:

— Знаю я, знаю, что жить тебе в дедовской хате не сладко… Дяди твои, сварливые и пьяницы, а жены у них скверные… И небогато у вас… Но чем же я могу помочь тебе в твоей беде?

— Ой, можешь, можешь, лишь бы только захотела! — начала Франка, отняв руки от лица, и, забросив их кругом шеи своей подруги, стала целовать ее так страстно, что поцелуями и слезами увлажнила ее лицо. Затем, повиснув на ней всей своей коренастой фигурой, она минуты две тихонько шептала ей что-то на ухо.

Петруся снова сделала жест, выражавший сопротивление и неудовольствие.

— Не хочу! — закричала она. — Никому ничего советовать не стану, хотя бы там не знаю кто был… никому! Ей — богу, не буду!

Франка не выпускала ее из своих объятий и опять, и плача, и смеясь, начала что-то шептать ей. Петруся беспрерывно повторяла: — Не хочу! Не дам! Не посоветую… Побожилась, что не посоветую! — но, очевидно, ей становилось жаль Франку, и ею овладевало женское любопытство. Она давала отрицательные ответы, однако слушала шопот Франки с сочувствием и любопытством.

— А любит ли он тебя хоть немножко? — спросила она.

Девушка подперла огрубевшей ладонью мокрую от слез щеку и, уставившись печальными глазами на подругу, ответила:

— Один только бог может это знать!.. Но мне все-таки кажется, что немножко любит. Уже два года прошло с того времени, как он первый раз затронул меня. Молоденькая я тогда была и ни на какого парня не смотрела. Вот раз, около колодца, как даст мне кто-то по шее, так даже в пояснице заломило. Смотрю: Клементий! Я ему водой из ведра прямо в глаза, а он схватил меня за талию и треплет по плечам: «Ты, Франка, говорит, не к этому колодцу приходи по воду, а к тому, что ближе к нашей хате». И после уж так всегда: пусть только где-нибудь увидит, сейчас затронет. Зимой «гнилушки» за пазухой приносил и горстями сыпал мне в фартук, а вот недели две тому назад ни с кем в корчме не танцовал, кроме меня.

— Это хорошо! — заметила Петруся, — это значит, что любит.

Девушка, стыдливо закрывая рукой глаза, тихо ответила:

— Но иной раз — месяц, и два, и три — даже не посмотрит на меня и так же, как меня, других девушек затрагивает… А тут мне дома такая беда, что спаси господи!. Дед ругает, и дяди ругают, и жены их хотят меня из хаты выгнать: «Иди служить, говорят. Кто тебя, глупую, замуж возьмет? Клементий не возьмет, говорят, вот уж два года, как он обманывает тебя, а ты веришь…»

Она заломила руки и снова начала плакать.

— Я и верю и не верю… — говорила она с плачем, — пошлет ли мне господь бог такое большое счастье, что на мне женится хозяйский сын… Ох, счастье это! Такое счастье, что большего уже, кажется, нет на свете… Петрусю, очевидно, тронули ее признания. Она была сердечно расположена ко всякому живому существу, а жалобы и желания Франки напоминали ей о ее собственном прошлом. Франка начала целовать ей руки. — Спаси, Петруся, спаси, помоги, — стонала она, — я всю жизнь буду тебе благодарна.

— Да ведь… — колеблясь, начала Петруся, — ведь если бы и так… то отец… ему не позволит жениться на тебе… Сын зажиточного хозяина:. богатый и такой красивый… Я слышала, Петр эту зиму хочет посылать для него сватов к Будраковне…

— Ой! — застонала Франка, — если бы он только хотел, если бы он только сам хотел!.. С отцом уж тогда легко сладить. Он у отца, что зеница в глазу: отец света за ним не видит…

— Это правда, — подтвердила Петруся, — он все равно, что один у родителей, потому что из глупого Ясюка мало толку…

— Только бы он захотел! Только бы он в самом деле полюбил… — вздыхала Франка и снова целовала руки кузнечихи, а щеки ее смачивала своими поцелуями и слезами.