— Ты в лесничество собиралась… — наконец начал парень, отложив ложку.
Я кивнула, дожевывая остатки хлебной корочки.
— Отвезешь?
— Спрашиваешь? — усмехнулся он. — Я бы раньше пришел, но у отца был… Он…Совсем он плох, в общем.
— Надо глянуть. Завтра утром к нему. А там как карта ляжет.
Мы еще немного посидели, перебрасываясь ничего не значащими разговорами, и он ушел. А я собрала посуду, помыла и отправилась за сеном — за день трава подвялилась на солнце, я собрала ее в стожок и, не удержавшись, развалилась сверху — наслаждаясь теплым августовским солнышком. Остаток дня ушел на то, чтобы собрать овощи в огороде и заквасить капусту в одной из оставшихся бочек — закончила я уже по темноте и потому даже готовить не стала, отправившись сразу спать.
Эдак я до костей похудею.
Мысль о том, что придется коротать голодную и холодную зиму, гнала меня вперед. Да, конечно, можно все купить в магазине. Но, во-первых, я уже привыкла жить на всем своем — домашние овощи и яйца уже стали для меня привычным рационом. Да, каши приходилось покупать в магазине, но даже хлеб я пекла уже сама. К зиме зарублю половину куриц — вот тебе и мясо. Да и охота, если что, спасет — я, конечно, не профессионал, однако вряд ли заяц сможет убежать от оборотня. А во-вторых — мне это нравилось. Нравилось жить, не страдая от последствий человеческой «цивилизации», нравилось чувствовать вокруг себя дерево и травы, а не бетонные перегородки и чужих людей. Не подумайте, я не бирюк, иначе бы звериная ипостась во мне давно бы победила и я бегала, пуская слюни, где-нибудь в заповеднике. Но контактировать с оставленным позади миром хотелось как можно меньше.
Утром с рассветом я отогнала коров на луг, выгнала кур на огороженный участок огорода — там, где уже успела собрать все овощи — и отправилась к Гришке. Тот уже не спал — завтракал, сидя на крыльце. Кружка молока в руках и краюха хлеба вызвали во мне обильное слюноотделение — давно я уже молока не пила, жалела для теленка.
— Будешь? — понятливо спросил парень и, не дожидаясь пока я кивну, бросился в дом.
Наевшись, мы двинулись в сторону моста.
— Я теперь оставшуюся жизнь буду зваться твоей полюбовницей, — мрачно заметила я, стараясь не обращать внимания на высунутые из окон носы.
— Ну что тут плохого?.. — начал было Гришка, но осекся, натолкнувшись на мой злобный взгляд. — Шучу я, шучу. Хочешь одна быть — твое дело.
— Мое, — согласилась я, даже не подумав с ним спорить. — Мое…
Глава администрации обретался в доме сразу за мостом — ничего не скажешь, живописное место: на крутом правом берегу, вид на реку открывался просто потрясающий. Березы в палисаднике свесили ветки прямо в обрыв.
— Отец! — с порога крикнул Гришка. Я шла следом. Глава обнаружился в дальней комнате большого дома — лежа на кровати. Лицо его пылало.
Тихо подойдя ближе, я тронула лоб.
— Принеси градусник.
Гришка метнулся из комнаты, слышно было, как он поспешно выдвигает ящики комода на кухне. Тем временем я села рядом с главой на кровать и, расстегнув рубашку, осмотрела грудь, прислушалась к тяжело, натужно бьющемуся сердцу, осмотрела руки с синеватыми лунками ногтей.
— Вы зря это делаете.
Сердце колыхнулось под моей рукой.
— Вам еще есть ради чего жить, — никакой реакции. Словно не слышит меня. — Ваш сын больше не пьет.
Довод оказался весомым — синеватые губы дрогнули, дыхание с хрипом вышло из легких.
— Надолго ли?..
— Даст Бог — навсегда, — пожала я плечами. — Но если вы умрете, ему это точно не поможет. Сопьется на вполне законных основаниях. Вы ему нужны, Николай.
Он все еще не верил — медленно открыл глаза, в которых не было надежды, я встретила его взгляд.
— Умереть вы всегда успеете. Сначала нужно помочь сыну. Заберите его из этой деревни, отправьте в город, пусть найдет работу, женщину — только не сидит здесь без дела.
Гришка наконец нашел градусник, примчался, встряхивая по пути, чуть не разбив о дверной косяк.
— Хорош паниковать-то, — осадила его я, вставляя градусник. — Ничего с ним не случится. Ты в холодильник заглядывал?
— Пусто…
— Так дуй в магазин, на рынок — масла купи, молока, курицу заруби: я бульон сварю! — я возмущенно замахала руками, парень торопливо кивнул и рванул к дверям. — Стой, дурак! Деньги возьми!
Деньги нашлись у главы в тумбочке — и немало. Видно, совсем худо стало, ничего не хотелось. Температура держалась на 38.9 — достаточно, чтобы свалить с ног и здорового, но, когда я снова подошла к кровати, Никита Алексеевич уже смотрел более осмысленно.