На улице тем временем окончательно стемнело, от заката осталась только узкая красная полоска на горизонте да алые всполохи по небу. Самое время для ведьм.
Мерзко ухмыляясь, я зачерпнула золы из ведра у печки и вдохновенно размалевала лицо перед зеркалом. Узкая черная водолазка скрывала шею и руки, так что вскоре я стала похожа на черта из табакерки. Кстати, о черте. В дело пошла мохнатая измочаленная веревка, которой я раньше привязывала корову, но та ее пережевала. Смазав ее золой, я огромной булавкой прикрепила веревку на крестец. Дальше — больше! Надерганные перья легли на плечи и руки (вместо когтей!), а два гусиных крыла, которые я использовала, чтобы выгребать золу из печки — на спину. Удовлетворившись образом, я подхватила метлу из угла и, помахивая небрежно перекинутым через руку хвостом, отправилась оправдывать слухи.
Ох, как они орали! В два голоса, словно иерихонские трубы! Из-под кроватей торчали только огромные перепуганные глазищи. Профилактически позавывав и поскребясь в окна, я, довольная произведенным эффектом, вернулась в дом, застав на крыльце Гришку и участкового. Участковый застыл, вытаращив глаза не хуже детей, Гришка с тихим вскриком осел на ступени.
— Сдурела? — высказался Алексей Михайлович. Рука дернулась — то ли хотел перекреститься, то ли пистолет достать. Я фыркнула, снимая «крылья» и отлепляя от рук перья. Веревку он перехватил и сдернул сам.
— Оправдываю ожидания.
— Ты их переплюнула, — прохрипел Гришка, подходя ближе и приглядываясь. — Это чего?
— Сажа бела, — хмыкнула я, открывая двери и провожая их на кухню. — Садитесь уже, я пока тоже сбегаю, ополоснусь…
— Проводить? — не слишком охотно, пожирая глазами теснящиеся на столе тарелки спросил Гришка. Я только отмахнулась и скрылась в опустившейся на село темноте. Вот еще, проводить. Сама я и быстрее и безопаснее доберусь до бани — острое зрение и слух позволяли.
Баня и вправду оказалась выше всяческих похвал — голова довольно улыбался, слушая заслуженные комплименты и потягивая силой врученный сбор. Знаю, горький сверх меры, но что делать? Почки так просто не вылечить…
Когда я вернулась, эти двое уже откуда-то достали карты и активно резались в дурака. Непочатая бутыль самогонки (с моими травками) стояла под столом. Хмыкнув, я присоединилась третьей, отказавшись от ужина — после бани уже ничего, кроме кваса не хотелось.
Проводила их уже ближе к полуночи: Алексей Михайлович долго топтался на пороге, смотря на меня полными мягкого понимания глазами, но настаивать не стал и я с облегчением закрыла дверь.
Рано поутру выгнав всю скотину на поле, а кур — на огород, я прихватила косу и, пользуясь наступившим бабьим летом, которое в этом сентябре пришло неожиданно рано, целый день провела, заготавливая сено для своей живности. Занятие хоть и тяжелое, однако же голову прочищает лучше любых психотерапевтов. Мерное гудение тонкого лезвия косы изредка обрывалось влажным чавканьем, когда железо натыкалось на муравейник или звоном — если попадался камень. Земля была еще влажная после дождей, парило. Над дорогой справа от поляны воздух дрожал, испаряясь из глубоких, начавших цвести жирных луж. Осенью насекомых почти не слышно, зато птицы поют в три раза громче. Я прислушалась, различила выехавший на работу трактор — за небольшой лесополосой начиналось фермерское хозяйство.
Эта монотонная, но торопливая работа продолжалась ровно неделю и закончилась только, когда на горизонте заклубились первые осенние тучи. Часть сена к этому времени уже была перевезена под навес с левой стороны от дома, часть — на чердак в сарае, туда же понемногу складывались дрова, которые я тащила после сенокоса. Даже сейчас, в начале сентября, в бабье лето уже ощущалась нехватка света — темнело раньше, светало позже и хотя волчье зрение позволяло успешно косить траву хоть в полночь, делать это я опасалась. Мало ли кто увидит меня с косой, пробирающуюся поутру к дому. Или хуже того — выбирающуюся ввечеру из него. Не только ведьмой назовут, но и сатаной в юбке — и участковому так просто ночные прогулки не объяснишь. А во-вторых, мне хотелось спать. За эти дни я так устала, что едва доносила ноги до печки. Кот перешел на самообеспечение, поскольку я довольствовалась залитой с вечера водой гречкой. Времени, которое казалось неисчерпаемым в мае, теперь катастрофически не хватало. Словно сорвавшись с цепи, оно летело вперед — в середине сентября небо обложило серыми низкими тучами, которые принесли с собой первые холода — пришлось торопливо собирать по огороду чуть примороженные огромные тыквы (Гришка назвал их дегенератками) и вся изба вечерами пахла сушащейся на печке тыквой. На стене к связкам лука, чеснока и трав добавились оранжевые полумесяцы, а на подоконник — банки с семечками. Любой, кто решился бы сунуть нос в мою избу, непременно зашелся чиханием. Но гостей, кроме Гришки, не было. Да и он забежал всего пару раз — помочь перетащить тыквы, да перевезти сено. К концу сентября я пришла к выводу, что к зиме более или менее готова: сена достаточно, корма закуплены — бочки стоят рядком возле печки в сарае — дрова заготовлены. Чего не хватало, так это мяса, но сил на ночные прогулки в последнее время совсем не оставалось. Что говорить, я и забыла про свою вторую ипостась, она напоминала о себе лишь в полночь, когда непроизвольно начинали чесаться подушечки лап… то бишь рук. Но чаще я слишком крепко спала, чтобы это почувствовать.