Фелисия осторожно вложила свою ладонь в ладонь юноши. Они направились вслед за Ней.
Флоренция шла впереди уверенным шагом и усмехалась — сколько живёт, а ведьмой ещё никого не делала. Воинами, приспешниками, своими адептами — да, но что бы ведьмой: это у женщины было впервые. Старшая сестра Тени, Госпожа Тьма, улыбнулась, склоняя голову и подняла хитрый взгляд на полную луну, застывшую в небе. Когда-то Отец сказал ей и Имирин, что однажды им предстоит заботиться об одной маленькой девочке. Девочке с непростой судьбой и великим будущем: тогда Флоренция быстро забыла эти слова, а сейчас, вспомнив, только усмехнулась. Не эта ли рыжая бестия — та самая девочка?
Глава 7
Ничего толком не изменилось с того момента, но только внешне. Фелисия продолжала расти, и из милой девочки, превращалась в красивую девушку. Даже скорее леди, мадам — она ходила гордо, расправив плечи, не горбилась, но не взирала на других с высока. Даже думать не смела о том, чтобы косо взглянуть на кого-то. Она чувствовала себя неимоверно важной для этих людей и в душе расцветала весна, когда ей улыбалась женщина, что приходила недавно или подмигивал парнишка, которого она вылечила.
Флоренция же стала извечно задумчивой, тоскливой и постоянно витала в облаках, одних только ей известных, мыслей. Женщина всё чаще уходила из дома под вечер и возвращалась к утру, с ранними петухами и восходящим солнцем. Дэниал, выходящий спозаранку, встречал её подозрительным взглядом, пытался говорить, но матушка только отмахивалась. Верно, от этого, колдун и стал раздражительным, мог запросто и прикрикнуть на новоявленную ведьму. Извинялся потом, разумеется, но приходилось это делать долго и по много раз: Фелисия, хоть и прощала его всегда с первого, всегда делала смертельно обиженный вид и демонстративно отворачивалась. Флора смеялась — растёт, девка.
Тихим осенним вечером дверь распахнулась. Было уже поздно, солнце скрылось и по улицам гулял промозглый ветер. Дэниал подскочил с места, Фелисия просто обернулась: на пороге стоял мужчина, на руках у него то ли спала, то ли без лежала сознания маленькая девочка. За плечом угадывалась хрупкая фигурка женщины.
— Проваливайте, — зарычал черноволосый. — Мы гостей не ждали.
Флоренция ушла с четверть часа назад. В этот раз почти с руганью — Дэн долго не пускал её, требуя объяснений. Парень поминутно зло сжимал кулаки и даже нежный голос рыжей не мог его успокоить. У него всё чаще случались припадки, в которых он не видел ничего перед собой, глаза ему застилала ярость. Нет, он не поднимал на неё руку, но из раза в раз это делалось все страшнее.
— Помогите, — безжизненным голосом прохрипел мужик, губы его дрожали. — Пожалуйста.
Женщина протиснулась в дом, бросилась на колени, под ноги к Фел — глядела смесью страха и жалости.
— Прошу вас, не нас — так дитё пожалейте! Что угодно берите, хоть душу забери, — сбивчиво заговорила она. — Пожалуйста...
Поборов желания скривится, ведьма медленно поднялась. Матушка говорила, что таким стоит отказывать, что такие недостойны Дара. Они как склизкие черви, сегодня просят и умоляют, а завтра будут обходить тебя за три девять земель, да ещё и пустят слухи нехорошие. Женщина, опомнившись, подскочила на ноги и принялась теребить передник.
Фелисия взглянула на Дэниала, поймала его тяжёлый взгляд. Она чувствовала расползающуюся хворь по телу. Девочка тяжело дышала и медлить было нельзя, но ведьма колебалась. Рыжая легко коснулась руки брата, тот вздрогнул.
— Повторять не буду, — парень двинулся было к ним, но Фелисия, решив всё для себя наконец, вцепилась в него, глядя умоляющими глазами.
— Пусть зайдут, братец, прошу тебя.
— Мать...
— Её здесь нет!
Девушка не знала откуда в ней взялось столько смелости. Она сжала кулаки, сверкая зелёными глазами. Матушка учила читать людей и у пришедших не было ничего, кроме глухого отчаяния. Ни следа дурной мысли, ни намёка на корысть: только страх и отчаяние. Дэниал долго, пристально смотрел на неё, затем слабо улыбнулся. Закатив глаза, колдун махнул рукой. Фелисия бросилась убирать всё со стола, облегчённо выдохнула.
— Несите её сюда.
Мужчина размашистыми шагами прошел в дом, осторожно укладывая девочку. Её знобило. На лбу проступали капельки пота, хрупкое тельце подрагивало. Губы будто обветрены, сухие, почти белые, а лицо наоборот пошло красными пятнами.
— Давно она?
— Две недели. Поначалу кашель, а затем хуже и хуже.