Но в основном, тоже… Десятой дорогой.
А этот… Этот не боится. Тянется. Но не сумасшедший. Странный, очень странный.
– А давай так, ведьма, – хрипит он, не отрывая взгляда темного от моих губ прямо напротив, близко от его лица, – ты меня поцелуешь. А я встану. Хочешь так?
– Нет.
Сказала, а сама подумала, как давно меня не целовали. Как давно я не целовала. Даже вспомнить страшно. И больно это, вспоминать. И не нужно. Ослабляет. Таких, как я, мало что ослабляет. Пожалуй, только две вещи. И обе связаны с отдачей себя. Если не отдавать, только брать, тогда жить будешь долго. И безбедно.
Но это не мой вариант.
И этот огромный, привлекательный, несмотря на шрамы и внутреннюю поломанность, мужчина, тоже не мой вариант. С таким просто так не поиграешь. Он сам отдает, но и с меня потребует.
А мне нельзя. Никак нельзя.
– Не хочешь?
А голос-то заинтересованный. И взгляд – тоже. И этот интерес – первое, что надо ловить. Не было его, такого интереса, когда две недели назад приехал ко мне. Огромным куском мяса в сопровождении измученной, уставшей пожилой женщины. Никакого не было интереса. Ни к чему.
Я отказаться хотела. Не беру контуженных. Не люблю людей, убивавших других. Пусть и по приказу. Приехал бы сам, или сослуживцы привезли бы – отказала. И не задумалась.
Матери – не смогла. Сын, единственный. Опора. Главная радость в жизни. Глянула в глаза ее запавшие, со слезами непроходящими… И не смогла. Петровна мне все пеняет, что я так со своей добротой загнусь когда-нибудь. Что очень много беру людей. Нельзя так, надо себя беречь. А я бы и рада. Да не могу.
Брать легче. А отдавать – тяжелее. У меня не получается просто брать. Никогда не получалось.
Неправильная я ведьма. С дефектом, как бабушка все говорила. Предупреждала.
– Не хочу.
– Не боишься? – голос грубеет, ладонь силой наливается, не причиняя боль, обозначая. Что может причинить. – Что сам возьму?
– Не боюсь.
Смотрю в его глаза, спокойно, лежу на нем, как на огромном горячем камне, и чувствую неожиданно совершенно, что мне тепло становится. Уютно. Хочется пригреться и понежиться в его руках.
Странное чувство, никогда ранее не испытываемое.
А все новое может быть опасным. Нельзя мне расслабляться. Никак нельзя. С ним еще не завершено. И на сегодня еще три пациента. Из них – два тяжелых. Не могу, как змея, на камне пригреться, всю силу свою ему одному отдать. Особенно так, как он хочет.
– Слышь, ведьма, у тебя глаза, как малахитовые камни, – бормочет он, неосознанно подтягивая меня еще ближе. Рука обвивается вокруг талии, прижимает теснее, не вырваться, можно и не трудиться.
– Как тебя зовут? – неожиданно спрашиваю я, не обдумывая, просто по велению сердца.
– Матвей.
И замирает. И глаза становятся растерянными, испуганными даже. И давление тяжелых рук ослабевает.
Я, пользуясь этой возможностью, сразу же соскальзываю вниз, на пол.
Надо закрепить.
– Вставай, Матвей. Повод есть у тебя. Имя свое вспомнил.
Глава 2
– Слышь, Тамар, а он нас во сне не сожрет?
Матвей, лениво покусывая травинку, щурится на неподвижно лежащего возле крыльца Мальчика. По виду псины невозможно сказать, живой он, или уже подох. Бока не шевелятся, хвост не двигается. На наглых кур, ворующих еду прямо из миски – никакой реакции.
– Я его накормила.
Я прохожу мимо развалившегося на крыльце мужчины, не обращая внимания на уже ставший привычным тяжелый взгляд. И не обращая внимания на тянущую сладкую боль внизу живота. Тоже уже ставшую привычной.
Ко всему привыкаешь. И к тому, что не все в жизни можно получить. И Матвею стоит поучиться этому.
Мальчик неожиданно встает и оказывается совсем близко от Матвея. Тот замирает.
– Он только познакомится. Главное, не дергайся, – советую я, проходя обратно во двор.
Мы приехали утром. И сейчас я развешиваю белье для просушки. За время моего отсутствия, когда я приезжала только Мальчика покормить, все запылилось. И надо освежить. Терпеть не могу стирку. Но делать вещи чистыми даже такие, как я, не умеют. По крайней мере, в этом мире, а не в вымышленном.
– Ага… – задумчиво соглашается Матвей, наблюдая, как Мальчик, шумно сопя, обнюхивает его ногу. – Никогда не любил собак.
И опять замолкает. А я не мешаю. В последние две недели процесс восстановления пошел активнее, Матвей много чего вспомнил. Но еще очень далеко до полного выздоровления. Я задумчиво гляжу на него, прикидываю, может сходить на той травкой, про которую мне бабушка говорила? Она, конечно, едкая, и умения требует в сборке. Чуть что не так, и руки разъест, лечи потом, заговаривай, а на себе слабее как-то заговоры работают… Но зато очень полезна вот при таких серьезных травмах. У него в мозгу из-за контузии нервные центры выключились. И не восстановились. Вот и болит голова постоянно. И памяти нет. Хотя, все восстанавливается. И не только ему эта травка поможет. И Ванечке, которого на следующей неделе на весь день мне привезут, тоже будет полезной.