На меле — и на обсидиановом ноже. Рука его потянулась было взять нож, однако тут же отдернулась. Норман сел в кресло и уставился невидящим взором на стол.
Все началось с Тэнси, сказал он себе, с ее липового колдовства. Значит, он был потрясен сильнее, чем осмеливался признаться. Зря он так торопился забыть об этом. А Тэнси? Она ведь забыла, и как быстро! Нет, от одержимости избавляются месяцами, если не годами. Следовательно, нужно вновь поговорить с Тэнси, иначе бред не прекратится никогда.
О чем он думает! Как можно! В последние три дня Тэнси была такой веселой, такой беззаботной…
Но как ей удалось так скоро справиться с одержимостью? В этом есть что-то неестественное. Однако она улыбалась во сне. Но при чем здесь Тэнси? Не кто иной, как Норман Сейлор, ведет себя самым диковинным образом. Словно заколдованный… Тьфу ты! Вот до чего могут довести человека всякие болтливые старухи, всякие драконы…
Его так и подмывало взглянуть в окно, и он уже поддавался побуждению, когда зазвонил телефон.
— Профессор Сейлор? Я по поручению президента Полларда. Он приглашает вас к себе. Когда вы сможете подойти? В четыре часа? Хорошо, спасибо.
Усмехнувшись, Норман откинулся в кресле. Что ж, по крайней мере кафедру он получил.
На улице потемнело. Рваные тучи спускались все ниже. По тротуарам, спеша укрыться от приближающегося дождя, бежали студенты. А дождь, как нарочно, дотянул почти до четырех.
Когда Норман поднимался по ступенькам административного корпуса, на землю упали первые капли. Громыхнул гром; звук был такой, словно ударились друг о друга огромные металлические листы. Норман остановился полюбоваться зрелищем. Вспышка молнии залила холодным светом готические шпили и крыши. Снова раздался грохот. Только сейчас Норман вспомнил, что не закрыл окно в кабинете. Впрочем, там нет ничего такого, что испортилось бы от сырости.
По крыльцу, завывая, носился ветер. Отнюдь не мелодичный голос, прозвучавший над ухом Нормана, чем-то смахивал на отдаленный раскат грома.
— Ну, как вам гроза?
Ивлин Соутелл улыбалась. Черты ее лица утратили привычную жесткость, и она выглядела точь-в-точь как лошадь, которую зачем-то научили смеяться.
— Вы, разумеется, слышали? — спросила она. — Про Харви?
Соутелл вынырнул из-за спины супруги; он тоже улыбался, но как-то встревоженно. Пробормотав что-то неразборчивое, он протянул руку.
Ивлин не сводила с Нормана глаз.
— Разве не замечательно? — сказала она. — Мы, конечно, рассчитывали, однако…
Норман сообразил, в чем дело. Он заставил себя пожать руку Харви. Тот зарделся от смущения.
— Поздравляю, старина.
— Я горжусь Харви, — сообщила Ивлин таким тоном, словно говорила о маленьком мальчике, которого наградили за примерное поведение.
Тут она заметила перевязанный палец.
— О, вы поранились, — ухмылка точно приклеилась к ее лицу. Ветер взвыл особенно громко. — Пошли, Харви!
Она спустилась со ступенек под дождь так величественно, будто никакого дождя и не было.
Харви изумленно воззрился на нее, потом впопыхах извинился перед Норманом, махнул рукой и устремился вослед жене.
Норман проводил их взглядом. Было что-то впечатляющее в том, как шагала сквозь пелену дождя Ивлин Соутелл, решив, по-видимому, промокнуть сама и промочить до нитки мужа. Он увидел, как Харви тщетно торопил ее. Сверкнула молния, но Ивлин не обратила на нее ни малейшего внимания. Норман вновь ощутил глубоко внутри себя непривычное, щемящее душу чувство.
Значит, теперь этот олух будет главным на кафедре? Тогда какого черта нужно от меня Полларду, подумал Норман. Хочет выразить соболезнования?
Приблизительно через час он вылетел из кабинета Полларда, кипя от гнева и не понимая, почему не написал прямо там заявления об увольнении. Оправдываться, как какой-нибудь школьник, опровергать наветы разных мерзавцев вроде Томпсона, миссис Карр и Грейсин Поллард, выслушивать скучные нравоучения и бестолковые рассуждения по поводу его «отношения к делу» и «моральных устоев», а также «хемпнелловского духа»!
Впрочем, зато и он доказал, что не является бессловесной пешкой. Он сумел вывести президента из себя; недаром в голосе того зазвучали нотки раздражения, а кустистые брови так и ходили вверх-вниз!
Коридор привел Нормана к кабинету декана мужского отделения, у двери которого стояла миссис Ганнисон. Она похожа на большого слизняка, подумал он, замечая перекрученные чулки, набитую, словно мусорный пакет, сумку, неизменную камеру на плече. Его озлобление нашло себе выход.