— Раз пришёл, останься. Допьёшь, и уйдёшь. Так, как ты нашёл меня?
Он грустно улыбнулся из полуоткрытых глаз. Подперев голову рукой и мечтательно ответил.
— По зову сердца разумеется.
Она посмотрела с сомнением. Разумеется ей льстило, что такой симпатичный аристократ пришёл к ней на чай, пусть и не вовремя. Тем более, что он не выдал её колдовскую тайну.
Рана ещё кровоточила.
Шатен ещё сидел.
Она промолчала. Глаза зацепились за заколку на подоконнике. Ничего примечательного на первый взгляд, если бы только она не была сестринской. Глаза вновь наполнились слезами, такими тяжёлыми и горькими, что больно смотреть. Они спешно сбежали с её лица на стол. Осаму не мог более смотреть, и подошёл. Он обнял её сзади, чувствуя дрожь в плечах и сердце, в таком хрупком и маленьком, что посмотри, будто и нет его вовсе, и будто не оно сегодня скрутилось до боли. Ему было больно смотреть на свою любовь. Она же посмотрела на него своими глазами, а он сказал:
— Плачь солнце моё. Ведь те, кто больше не плачет — самые несчастные люди в мире.
Она улыбнулась горькой улыбкой, такой горькой, что казалось она отравляет не хуже любого яда. Заправив прядь за ухо она ответила:
— Как это?
— Они там, где больше не будет света. Это жители могил и земли. Они не могут плакать.
Чуя улыбнулась. Ей стало легче, даже от Дадзая. Её не баловали, объятиями или даже взглядов в свою сторону. И всё же она рыдала на похоронах родителей. Странно же? Рыдать по тем, кого не любил. Это очень грубо.
Он последний раз сжал её, а затем выпустил с объятий. Она отстранилась, и блестела слезами. А потом молвила те самые слова:
— Мне кажется, я люблю вас, господин Дадзай.
Он, счастью своему не веря глупо улыбнулся пауку на стене. Это солнце согрело его. Солнце с голубыми глазами. Его солнце. Его океаны.
— Вы заставили меня ждать, душа моя.
Вы наверное думаете, что легкомысленно доверяться не пойми кому. Но Чуя не такая, нет. Она доверяет своей интуиции, как себе, а та гласила ,верь шатену. Теперь у неё есть его горечь. Его кофейные глаза. Глаза полные радости и новорождённой любви.
Комментарий к Его океаны
Простите за столь маленькую часть.
Я не думаю что《Ведьма, с огнём в волосах》продолжится. У меня совершенно нет идей для дальнейшего развития событий, дабы было интересней читать. Скорее всего фик будет заморожен.
========== Василёк ==========
Мягкость лица и вены-лианы
Трепетно жмутся сквозь руки
Огонь в волосах, глаза океаны
Тяжелы любовные муки
Люби своих слёз ласковый свет
Коль не замёрзли нити в душе
Пока можешь идти ищи рассвет
Синих глаз, открытых во мгле
Любовь моя её ты от бед защити
Душа моя быть твоею должна
Голос пронзил крик в небе тиши
Сгорело Солнце, в огне умерла
Боль окрасит грудь в алый цвет
Струится океанами голос твой
Я не уйду однажды дав обет
Буду сиять камнем в саду его
Застыли в дёгте мраморном
Черты лица и вены лианы
Вечно юна, в белом свадебном
В саду его солнце его океаны
— Что вот прям так и сказала? - с прищуром посмотрел Фёдор на друга, который сидел напротив с чашкой. — “Господин, вы само очарование, я горячо полюбила вас с первого мгновения нашей встречи”
Шатен улыбался и показушно подтянул воротник рубашки, а-ля “похититель сердец женских”. Они снова сидели пили чай. Нет не в саду Дадзая.
Фёдор пригласил его на чашку другую. О истории сада Достоевских можно писать роман в нескольких томах. Настолько он прекрасен, настолько и мёртв. Вся зелень не была зелёной, скорее какого-то голубоватого оттенка сероватого цемента. Здесь дышит север.
— Ты во мне сомневаешься? Или мне кажется? - посмотрел взглядом невинного ребёнка, мол “как это я, сама невинность, могу врать?”.
— Тебе не кажется. И я не сомневаюсь, а открыто тебе не верю.
— Как же так? Я же твой друг!
— Именно поэтому.
Дадзай на это лишь обиженно поджал губу. Его слегка удручало то, что друг никогда не попадается на его маленькие проказы. Они похожи на бабочек с белыми чистыми крыльями, но их безжалостно отрывал Фёдор, показывая всем своим головным тараканам, что это не бабочки, а дождевые черви, сложенные пополам. А может, проказничать Дадзаю мешала этакая фёдорвсая атмосфера вокруг. Ну серьёзно, словно Достоевские нелегально вывезли из своей страны кусочек России, ибо по другому он не мог объяснить, как это так: сады везде зелёные и проказы не угадаемы, а тут он голубой и всё видит насквозь. И сад, и Фёдор: оба проницательны.
— Ну ты же рад за меня?
Брюнет посмотрел на Осаму и поправил шапку.
Незаменимая часть его имиджа, где бы он не находился.
— И да, и нет.
— Понимаю. А что бы ты сделал на моём месте? Продолжил бы встречаться, разорвал бы связь, или сдал инквизиторам? - поинтересовался шатен. Этот вопрос его сильно интересовал.
— Во-первых я бы не оказался на твоём месте, ибо у меня есть мозг.
— То есть у меня нет мозгá? А как правильно мозгов, мóзга, или мозгá?
— Какая разница как говорить, если мы говорим о отсутствущем органе в твоём организме? Говори как хочешь.
Он снова отпил из своей чашки. Помимо чайника, на столе были блюдца с бисквитом и пряниками. Шатен покивал головой, мол, “логично”.
— Значит мозгá! - позже выкинул он же.
Удивительно, как разговор может перетечь из одной темы в другую. И причём в такие разные, как и сами собеседник. Остаток чаепития они обсуждали множество тем. Наверное примерно столько, сколько капель в полной чашке чая. То бурно спорили о том, чья невеста красивей, потом о том, что Чуя не невеста, а Дадзай бурно доказывал обратное, то он перешёл о разговорах более мирных, как например о красоте России, и разнооьразие Японии, то ещё о чём-нибудь.
Фёдор проводил его бурый с синими шторами экипаж и вернулся в покои. Не думаю, что есть смысл описывать опочивальню брюнета так, как он не герой нашей истории. Можно сказать только то, что всё там было словно приклеено. Ничего никогда не меняло своих мест. Наряды всегда висели на своих местах и в определённом порядке, документы и договоры в аккуратной стопке. Почему они не в кабинете? Фёдор привык всё доделывать перед сном. Знакомо чувство выполненного долга? Так оно ещё и вознаграждалось. Чем? Сном разумеется. Хотя несмотря, на то что он доделывал всё до пол одиннадцатого, по настоящему засыпал лишь в часдватри ночи.
… и мы только в два часа ночи вспомнили, что доктора велят ложиться спать в одиннадцать. Лермонтов.
***
Сумеречная прохлада несильно ударила в лицо Осаму. Он стоял на балконе и смотрел в сторону площади, где обычно сжигали преступниц. Сегодня сожгли очередную ведьму. Люди высыпались из домов, как песок из порванного пакета, лишь бы поглазеть на чужую смерть, и в тайне ликуя, что не его. Дадзай лишь мельком глянул. Не подумайте, не из интереса. Убедиться, что не она. Рыжеволосое море.
Он ещё немного поглядел на растушёванное небо и редкий дым. В руках у него редело его сердце, половина. Вторую он отдал Чуе. Дадзай зашёл в комнату и думал чем бы заняться ещё. Документы подписаны абы-как, но это не столь важно. Его голову всецело заняла рыжая красавица. Она сидит там и пьёт чай, смотрит голубыми глазами. Там, это в его мыслях.
Осаму сел за стол, и достал один чистый лист и письменные принадлежности. Расправив его как следует, будто не письмо пишет, а какой-то документ самому королю. Он достал и принялся строчить быстрым и аккуратным почерком. Письмо получилось в пол листа, если не больше.
Внимание вопрос
Кто получатель?
Верно — угадали