Коля. Без подробностей не выйдет… Понимаешь, это больше всего на бред похоже, только, ты ж пойми, с головой у меня в порядке, чертей не гоняю, и по колёсам — только аспирин…
Кулагин. Ты говори просто, а не кота за хвост.
Коля. В общем… Ты нашего, прости господи, мудилу Стоеросова помнишь?
Кулагин. Который тебя и гнобил?
Коля. Ну да. Слушай, он меня до того довёл, что… Никому не скажешь?
Кулагин. Могила.
Коля (шёпотом). Слушай. Я ведь его грохнуть решил. Всерьёз. Совсем уже решил. Готовиться начал. Он домой всегда мимо стройки ходит, а потом через гаражи… короче, сзади по башке дать, и никто не найдёт потом. А найдёт — кому какое дело, это только в телике такие дела раскрывают. Достал он меня просто до невозможности. То есть я сейчас-то понимаю, что это умопомрачение было…
Кулагин (мрачно). Чтоб было умопомрачение, надо, чтобы этот ум был. Хоть полкоробка.
Коля. Ты слушай. Иду вот так домой, как раз из тех гаражей, думаю, что да как, и встречает меня соседка. Я её даже не помню как звать, с третьего этажа, квартира вот так направо. Красивая такая стерва, я ещё думаю: вот всё при ней, а меня на неё нипочём не встанет… Останавливает. И говорит: ты, говорит, про Стоеросова и думать забудь, он месяца через три сам ноги протянет. А ты пока подсуетись, в дела вникни, на себя побольше взвали, вот тебя на его место и посадят.
Кулагин. Та-ак…
Коля. И всё слово в слово! Только не через три месяца, а через два — инфаркт, не откачали, помер. Ну, меня и назначили… вот всё слово в слово, клянусь! Так ты слушай дальше. Вчера меня эта соседка на лестнице поджидает. Улыбается. Меня аж мороз прошиб. И говорит: как оно, по-моему вышло? Я растерялся: да, спасибо, грех на душу, а откуда вы знали… лабуду какую-то несу. А она так ладошкой по перилам пристукнула, я замолк. Она говорит: ты моего совета послушался, попользовался, с тебя теперь пятьсот баксов, и живенько, а не то я тебе яйца заварю.
Кулагин. Че-го?!
Коля. Яйца, говорит, заварю.
Кулагин. Это как?
Коля. А я-то откуда знаю? Может, автогеном. Может, ещё чем… Уточнять как-то неохота. А у меня только двести, я еще даже получку новую не получил, а заначка вся на банкет ушла… У тебя неучтенные баксы есть?
Кулагин. Так ты что — собираешься ей платить?
Коля. Ну… По справедливости если, я же ей всем обязан. А то сидел бы сейчас в «Крестах»… Это ж только в телике идеальные убийства получаются.
Кулагин. Боишься?
Коля (долго молчит; после паузы). Боюсь. Ты вот её не видел, а я… Боюсь. Да! Есть в ней что-то такое… лучше б век не знать.
Кулагин. Ладно, найду я тебе три сотни… До понедельника дело терпит?.
Коля. Я отдам, ты не думай.
Кулагин. Да я вообще-то не об этом думаю… Ладно, забыли об всякой хрени, наливай. Ну-ка, что у тебя за лещик?..
Яхта — небольшой прогулочный катамаран, на палубе несколько шезлонгов. Помимо команды — троих очень загорелых парней, - и Маши с Кулагиным, плывут ещё молодые родители с очень вредной очкастой девочкой лет четырёх. Папа Слава крупен и весь покрыт пивным жирком, мама — молодая красотка.
Девочка развлекается со здоровенной радиоуправляемой барби-машиной, предусмотрительно привязанной верёвочкой к шезлонгу.
Девочка. Сикота цать!
Машина, громко наигрывая какую-то жуткую мелодию, бросается по палубе. Верёвочка натягивается, машину подбрасывает и разворачивает.
Девочка. Сикота цать!
Машина бросается в другую сторону.
Маша и Кулагин стоят над бортом, облокотившись о леера.
Маша. Ну, хоть немножко нравится?
Кулагин. Дас ист фантастиш! Тишина, покой…
Маша. Скоро будет остров. Там будут шашлыки. И много красного вина. Хорошего. Вон у Славы — (она кивает на папу девочки), — свои виноградники в Крыму.
Девочка. Сикота цать!
Кулагин. Знаешь, какую песню я спою, когда вмажу? «И за борт её бросает…»
Навстречу идёт белый теплоход. Негромко гудит.