— Ты уже не догонишь, ведьма.
Я пристально смотрю в зрачки кухарки семейства Банкс. В огромные, на всю радужку, пугающие зрачки Зеленозубой Дженни.
— Тяжело тебе? — говорю с жалостью. — Мелкие речушки все перекопаны, а по большим рекам день и ночь ходят суда. Гудят, пугают. Скажи, Дженни, каково это — жить под человеческой крышей, чувствовать, как по жилам течёт удивительно сладкая, густая и сытная человеческая кровь, но не сметь… ах, не мечтать даже попробовать её, пусть самую крошечную капельку? Ты очень хотела выжить, да, Дженни? Чувство самосохранения оказалось в тебе сильнее чувства голода, ты научилась быть среди людей, служить людям.
Миссис Брилл шипит, но не осмеливается броситься на меня. Мелкая болотная нежить способна нападать лишь на детей. Со взрослым ей не справиться. Тем более со мной.
— Ты скоро подохнешь, ведьма. Госпожа войдёт в силу и уничтожит тебя!
И всё же спиной я к ней не поворачиваюсь.
— Тебе несладко жилось после моего появления, да? Но ты служила семейству Банкс верой и правдой, и я не стану тебя выдавать. Свиная печёнка и говяжья кровь — не самая плохая еда для той, кто стала почти человеком. Защитные амулеты не отзываются на твоё присутствие. Прощай, Дженни!
Она не преследует меня. Потому что я права. Иначе вместо того, чтобы воспитывать сироту Робертсона Эй, миссис Брилл давно бы его сожрала.
Служанку Эллен я застаю в постели в обнимку с коробкой дорогих французских трюфелей.
— Миссис Банкс сама их мне отдала! Леди не ест сладости! — испуганно лепечет Эллен, торопливо размазывая по щекам слёзы и шоколад. — Вы же не станете меня выдавать?
Я коршуном кружусь по её маленькой комнате, но ничего подозрительного не нахожу. Детей увела не она.
Эллен всё ещё жалобно скулит в подушку, когда я захлопываю за собой дверь.
Ну и слуг вы набрали себе в дом, почтенные господа Банксы!
***
Госпожа зовёт меня, но мне нечего принести в ответ на её зов. Мои руки пусты, сердце мертво, а в голове звучит монотонный приказ Госпожи. Она больше не обещает мне исполнения желаний. Теперь моей наградой является жизнь.
Моя жизнь — в обмен на две маленьких бестолковых жизни.
Я добуду их для тебя, Госпожа. Я принесу их к подножью твоей темницы. И ты войдёшь в их разум так же, как вошла в мой. Коснёшься их сморщенных от плача личиков своими жадными иссохшими губами. И наконец-то отпустишь меня на волю.
Сегодня — канун Белтейна. Ночь перед Рождением Солнца.
Пусть оно никогда не коснётся тебя.
***
На втором этаже темно и прохладно.
Комната миссис Банкс перевёрнута вверх дном. Видно, что собирались тут второпях. В раму зеркала криво засунута записка: «Не ищи. Уехала к маме. Забрала близнецов. Джейн и Майкла оставляю тебе».
В зеркале отражается моё искажённое отчаяньем лицо.
— Ты — дура, Мэри, — шёпотом говорю я. — Ты предусмотрела всё или почти всё. Но о том, что человек, тем более — хозяйка дома, без труда сможет пройти через все заговорённые предметы, ты попросту забыла.
Джейн и Майкл спят в своих кроватях. На всякий случай я проверяю защёлку на оконной раме и ещё раз накладываю заговор на порог. Мне боязно оставлять детей одних в доме, где беспробудным колдовским сном спит отец, а по первому этажу бродит очеловеченная, но всё ещё опасная Дженни Брилл. Но у меня нет другого выхода. К тому же вряд ли Майклу и Джейн грозит большая опасность, чем Джону и Барбаре.
Я переодеваюсь в дорожное платье. Тщательно причёсываюсь — волосок к волоску! — и особым образом втыкаю в тугой узел волос заговорённые шпильки. Надеваю шляпку. Три пёрышка — белое, чёрное и рыжее — подрагивают над её полями. Я складываю в саквояж раскладушку и пианино, ещё раз проверяю, чтобы не оставить в детской каких-нибудь вещей или следов. Потом легонько целую воздух надо лбом каждого ребёнка и тихо спускаюсь по лестнице.
Как бы ни закончилась для меня эта ночь, я сюда больше не вернусь.
***
Когда я почти обезумел от боли и отчаянья, древние боги сжалились надо мной и в утешение послали мне — её.
Одной рукой она катила коляску по тротуару Вишнёвой улицы, а в другой — несла чемодан.
— Миссис Банкс! — окликнул я. — Вам помочь?!
— Эй, Робертсон Эй! — кажется, она мне даже обрадовалась. — А в доме тебя уже все обыскались.
— Вы гуляете? Неужто наша чудесная няня Мэри уволилась? — Я подхватил чемодан и, заглянув под полог коляски, сделал малышам «козу». — Какие всё-таки у вас хорошенькие детки!
Она шмыгнула носом.
— Знаете, Робертсон, настоящая леди не должна обсуждать такие вещи с прислугой, но, кажется, я сегодня окончательно ушла от мужа. Вы проводите нас на вокзал? Я хочу успеть на ночной поезд.
***
На крыльце меня ждёт миссис Брилл.
— Прочь с дороги, — устало говорю я.
— Не серчай, ведьма, — отвечает она. — Я пару слов хочу тебе шепнуть на прощанье. За городом, говорят, стройку затеяли, машин нагнали. Ревели те машины, рылись в земле. Это если ты с местом сомневаться начнёшь. Я хозяйке нашей никогда зла не желала. И детки у неё хорошенькие, розовенькие да ладные, словно молочные поросята. Да только не чинила я им вреда. Веришь?
— Верю, Дженни. Я тебя с первого дня узнала. И следила за тобой.
— Это хорошо, — скалится, — что ты такая умная. Но дура как есть. Не того ищешь. А кого искать надобно — не скажу. Как ещё твоё дело с Госпожой повернётся. Я подожду тут, в стороночке, с краешку постою. Проснётся Госпожа, позовёт — первая побегу в ножки кланяться, да сперва наверх поднимусь, старшеньких проведаю. Ты-то мне уже помешать не сможешь.
— И этому верю.
Миссис Брилл сторонится, пропуская меня.
— Желаю удачи, ведьма. А которой из вас повезёт, тут уж не мне решать.
Я молчу.
За воротами сада мне в спину ударяет крепкий, требовательный порыв ветра. Мой зонтик дрожит, хлопает сложенным полотнищем. Ветер меняется, мы оба чувствуем это.
***
Я провожаю миссис Банкс до первого перекрёстка:
— Там легче всего поймать такси.
Потом веду дальше. Вечером таксисты в пригород соваться не любят, но откуда домашней клуше это знать?
Миссис Банкс идёт молча, несколько раз останавливается будто для того, чтобы поправить на близнецах одеяло, а на самом деле с тоской оглядывается назад.
Я боюсь, что она передумает. Похитить детей на глазах у матери и многочисленных соседей у меня не получится. А с тех пор, как голос Госпожи пробудился во мне, проникнуть в дом я не могу, хотя и пытался не раз.
Госпожа говорит, это Ветряная Ведьма во всём виновата. Натыкала повсюду заговорённых иголок, обвела круг, окурила цветущим боярышником. Я помню, что Мэри Поппинс и в самом деле приносила в дом какие-то странные букеты. Но никогда не придавал этому большого значения. В господские комнаты мне и так хода не было, моё дело маленькое: ботинки чистить.
А как первую ночь под забором провёл, продрог весь. И со злости сыпанул пригоршню сонного порошка на поленницу с дровами. Думал, заснут все в доме, так я и пролезу как-нибудь. Не вышло. Ободрался весь, изранился. Иголки заговорённые рубашку порвали, в кожу впились до крови. Боярышник разум помутил. Круг невидимым огнём обжёг. После второй ночи на порог тётка вышла. Смотрела на меня странно, но дала пару бутербродов и бутылку с водой. Я пожевал, вкуса не чувствуя, и в палисаднике у миссис Ларк спать завалился. Собачонка её меня вынюхала, лаять начала. Ну, я сгрёб животину в охапку и к Госпоже понёс.