Вилар Кафтан
«Ведьма самоубийц»
Vylar Kaftan
«The Suicide Witch» (2012)
Надев кожаные перчатки, ведьма самоубийц ломает стекло. Осколки крошатся, как печенье над миской супа, наполняя металлическое ведро. Кожа скрипит, когда пальцы ведьмы сплетаются во влажном подвальном воздухе. Мертвая крестьянская девушка лежит на погребальной доске — платье прибито к дереву в тринадцати местах.
Имя ведьмы Им, но никто ее так не зовет. Она служит великому дому Дзян в провинции Кун-лао — живет в подвале, среди луж, огромных, будто на рисовых полях. Летом у ее лица жужжат жирные мухи, пока она их не прихлопнет. Зимой у нее болят колени, и она кашляет от сырости, словно старуха, но неровно остриженные волосы Им черны — в них нет серебра, как и нет морщин на лице. Она еще видит в темноте.
Ведьма расплетает косы девушки и обрезает их у щек, оставляя длинными сзади. Смешивает смолу курао с водой и втирает в волосы. Клей, похожий на пасту, делает их черными, как уголь. Девушка бедна, и у нее нет сережек, так что ведьма бормочет короткую мантру и касается мочек ее ушей. Когда Им умрет, у нее тоже не будет украшений, поэтому она и заботится о крестьянке. Она ласкова с бедняками, а богачей ненавидит.
Ветерок струится в окно, вплетая в вонь клея благоухание цветущих вишен. Ведьма фыркает. Дом Дзян стоит на холме, и ее окно выходит на городскую площадь — из него она может смотреть на пляски и фейерверки. Иногда, как сейчас, ей вспоминается детство: жизнь на улице, пока семья Дзян ее не купила, а прежняя ведьма не передала ей свое искусство. В те дни Им было одиннадцать. Она помнит, как играла в весенней грязи и танцевала под мелодии маминой бамбуковой флейты. Помнит капли дождя на волосах.
Но улица была царством голода и болезней — воспоминания об этом отгоняют благоухание вишен. Им кашляет и погружает руки в клей. Наносит еще один слой, превращая угольные пряди в седины вдовы, рыдающей на могиле мужа. Волосы готовы. Им вплетает в волосы ленты, складывает пряди в буквы — расчесывает, заплетает, связывает узлами. Когда клей медленно застывает и становится похожим на смолу, она добавляет стеклянные шарики размером с горошину — закрепляет их в особых точках, где трупа будут касаться предки из Вечной Зимы.
Большинство мертвецов покоятся с миром — под изящными столпами или нищенскими камнями — нужны лишь несколько взмахов гребнем и сухие цветы вместо сережек. Но самоубийцы требуют особых ритуалов. Их волосы привлекают предков, еще не забывших жизнь. Пряди нужно спутать, чтобы сбить призраков с толку. Иначе неупокоенные души вцепятся в волосы самоубийцы, войдут в его грудь, и так появится ходячий мертвец. Человек, покончивший с собой, привлекает злых духов, а стеклянные шарики умаляют их гнев.
Засов на ее двери отходит в сторону. Она поднимает глаза. Ее стражи никогда не отпирают дверь. Боятся призраков, живущих внутри. Им выплевывает долгую нить мокроты из глубины легких. В комнату входит высокий военный — зеленая форма сидит на нем как влитая, широкие плечи украшены золотыми императорскими галунами. В левом ухе — три кольца. Черная бородка подстрижена коротко, как у воина. Гость смотрит на нее свысока, с отвращением на лице.
Им вытирает рот рукавом. Она знает этого человека. Дзян Кай-ху, младший сын герцога. Она видела его из окна: он раздавал приказы солдатам. Однажды велел сжечь крестьянскую хижину и убить за непослушание трех ее обитателей. Ведьма отворачивается от военного — она занята делом. Закручивает белые пряди спиралью на девичьей шее. Клей сохнет, а крестьянка достойна тех же почестей, что и аристократка. Им добавляет в прическу стеклянный шарик, оплетает его волосами.
Кай-ху молча наблюдает за ее работой. Когда она зачерпывает пригоршню стеклянной пыли, он рычит:
— Ведьма, приветствуй меня, как должно.
Она осыпает стеклом волосы мертвой. Узелки и спирали кажутся заснеженными хребтами.
— Придворный этикет мне неведом.
— Обращайся ко мне Ваша Светлость.
— Да, Ваша Светлость, — повторяет она, закручивая последний локон над девичьей грудью.
Сузив глаза, он подходит к одру. Застывает рядом с Им. Она почти представляет, что он ушел, оставив ее наедине с хрипами в легких и могильным хладом подвала. Она поправляет узоры, приглаживает выбившиеся прядки. Готово.
Кай-ху тихо говорит:
— Твоя работа прекрасна, хоть воспитания тебе и не достает.
Ведьма вскидывает на него глаза. Опускает перчатки в прокисшее вино и вытирает их о фартук, пачкая кожу полосками клея. Отвечает:
— Манеры мне ни к чему. Зачем вы здесь?
Он чуть опускает голову: