Глава 1
Когда дочь рыночного торговца позволила себя поцеловать, Мартин придал этому совсем не то значение, какое должен был.
Так говорили все, стоило мне заказать портному новый костюм. Зачем бедному поденщику черный бархат с отливом и белая роза в петлице? Кто-то его полюбил, не иначе! Вы только взгляните, как горят его щеки — уж точно не от того, что ему приходится таскать мешки со скрипучей капустой! А знаете, их видели второго дня в саду у ратуши... Кого? Мешки?.. Да что вы, в самом деле!.. Ха! Думали, никому не придет в голову подсматривать за ними на рассвете...
Так говорил весь город, но я не слышал. Как только подмастерье откусил последнюю нитку, прямо в то же утро, счастливый жених поспешил к дому Мари. Мы условились, что она подготовит родителей, отец немедленно даст согласие и в мгновение ока сопроводит нас в кирху. Ведь именно так всегда и бывает, правда? Нас обвенчают, голуби взлетят, мы начнем жить весело и богато, почему бы и нет?
Однако на пороге меня почему-то встретил весь магистрат. Дверь захлопнулась — как будто стукнул судейский молоток. Только поднявшись на цыпочки, я сумел разглядеть в темноте у лестницы свою невесту, уже облаченную в подвенечный наряд.
Бургомистр положил тяжелые руки мне на плечи и сказал:
— В нашем городе стоит башня, там живет ведьма. И есть пророчество о том, что выгонит ее лишь тот, кто придет издалека и кого полюбит местная девушка.
Все обернулись, чтобы посмотреть на мою Мари. Я тоже невольно перевел взгляд. Ее милое лицо дышало невиданной злобой, и поэтому она была еще красивее, чем в тот памятный вечер. Затем чиновники вновь повернули головы к бургомистру, и один из них, выражая мысли всех собравшихся, медленно выговорил:
— Однако.
— Что как не истолкование темных движений нашей души суть представления разума об испытываемых нами чувствах? — раздался голос из толпы должностных лиц. Все загалдели.
Бургомистр благосклонно выслушивал представленные мнения, не убирая рук, отчего мне было чрезвычайно неуютно. Меня словно арестовали. И поскольку в шуме голосов я не мог ничего разобрать, мне припомнилась упомянутая ведьма. Я видел ее только дважды, когда она проходила мимо рынка в своей широкополой черной шляпе — такой большой, что под нею ничего нельзя было рассмотреть. Кто-то сказал мне, что это ведьма, и это не вызвало во мне никакого интереса, ведь между работой и мыслями о Мари почти не оставалось места.
Когда точки зрения иссякли, бургомистр учтиво попросил у родителей невесты дозволения заговорить с девушкой. Те смиренно кивнули. Я заметил, что они придерживают её за локти, словно опасаются, как бы она не набросилась на отцов города. Позади, в еще большей темноте, мелькали встревоженные и любопытные лица прочих домочадцев и немногочисленной прислуги.
Бургомистр в присущей ему спокойной манере, которой он в значительной мере был обязан своей должностью и уважением горожан, подробно изложил современные теории относительно природы любви, обращаясь к Мари, но продолжая держать руки на моих плечах, отчего мне временами казалось, что я играю какую-то роль в этих рассуждениях. По окончании рассказа он потребовал от невесты отчета в ее чувствах. Городу нужно было убедиться в том, что она действительно меня любит. Один чиновник зачем-то поднял к моему лицу бумагу, и я невольно прочитал, что это акт о моем вхождении в означенный населенный пункт издалека.
Мари, моя милая Мари всё это время искала мои глаза, и я, как мог, старался удовлетворить её желание, что не всегда мне удавалось, поскольку я невелик ростом. К тому же бургомистр был широк, а рука чиновника с документом никак не уставала. И тут ко мне пришло понимание сути происходящего. Дело в том, что в городе стояла башня и там жила ведьма. И было пророчество, что выгнать её сможет лишь чужестранец, которого полюбит местная девушка. Но тогда чего же бояться? Сейчас Мари признается, и я исполню предсказание, а потом нас обвенчают, хотя я всего лишь простой подай-принеси, а она — дочь моего хозяина. Где-то в глубине под кафтаном меня кольнуло маленькое подозрение, но я с горячностью отверг его.
Бургомистр напомнил Мари, что невежливо столь продолжительное время обдумывать ответ, и тогда моя любимая громко, дабы ни в ком не оставалось сомнений относительно состояния их личного слуха, призналась в совершеннейшем своём презрении к пророчеству и даже назвала его мнимым. Кое-какие чиновники издали неопределённые восклицания, после которых воцарилось потрясённое молчание. Бургомистр сохранял собранное и терпеливо-благосклонное выражение лица. От него пахло уксусом и лимоном.