Догадаться было несложно — рядом со мной лежало холодное, окоченевшее тело. Потрогав его руку, я немного успокоился: это не Марк и не Мика. Дальше я ковылял осторожнее, и вскоре сомнений не осталось: на деревню напали, люди бежали к костру, и их убивали. Я насчитал двенадцать трупов. Все они были намного меньше Марка и намного больше Мики. Запах сгоревших домов и жжёной плоти становился невыносим. Стоит ли заглядывать в эти пирожные, у которых рушилась перекалённая крыша? Там уже ничего и никого. Я даже не выясню, что случилось с Микой и Марком. Мне представился маленький мальчик, который вжался в угол и дрожа ожидает помощи. Может быть, он ранен, у него сломана нога? Я стряхнул с себя эту бесполезную мысль. Нечего и думать заглянуть хотя бы в один дом — я уже достаточно надышался этой вонью.
Пришлось идти обратно к костру. Я с удивлением чувствовал себя спокойным. Ситуация была ясна. Осталось найти из неё выход.
Издалека я заметил, что у огня кто-то сидит. Моё сердце встрепенулось. Неужели? Фигура, впрочем, не походила… Постойте, может Лукаш? Ну да, явно немолодой изгиб спины, плечи вынесли на себе многое… Но что-то, какое-то безотчётное чувство заставило меня притормозить и обойти костёр, прячась во тьме, словно я чудовище. Мне нужно было увидеть его лицо — такое знакомое и в то же время… Эх, Мика, чтоб тебя с твоими страшилками… Это же… Это же я! Я сам! Только… старый, что ли?..
— Я знаю каждую твою мысль, — прокаркало существо, не оборачиваясь. — Ха-ха-харр, я помню, помню, как это было, ха-ха-рр. И помню всё, что сказал тогда я.
Оно не могло быть человеком! Нелепая кукла, оживлённая колдовством!
— Хочешь узнать, сколько мне лет? Ха-ха! Ну, нет! Этого я тебе не скажу. Но ты можешь радоваться тому, что ещё долго не умрёшь! Следи за собой! Тебе нужно будет прийти сюда потом, сесть и сказать всё это! Ха-ха! Ты запоминаешь? Конечно, нет, ну я же помню! А-харр-харр! Как ты смешон! Какие нелепые мысли у тебя в голове! Разве я был таким же, как ты? Ну, конечно, был! Ха-ха! Ведь ты — это я! Хрр!
Я продолжал кружить в темноте, мне казалось это более безопасным, чем остановиться и сесть к нему. Ох, Мика, напугать-то ты напугал, а как избавиться от этих твоих пугалищ, как отвадить их, не поведал!..
Существо разразилось новым приступом клокочущего смеха:
— А Мика и сам не знал, как от них избавиться! Харр! Дурачок! Ничегошеньки-то он не знал! А ещё на тебя обзывался! Хрра-а!
Как ужасно он похож! Глубокие морщины, мешки под глазами, обвисшие щёки, выжженная кожа, но при этом — всё моё: и лоб, и нос, и глаза, и губы. И руки! И плечи! А это что? Белая розочка в петлице свадебного сюртука?
— Ага, дошёл до цветка, хрррахрр! — чудовище поднялось, опираясь на тросточку и сказало совсем другим голосом: — А теперь слушай то, ради чего я сюда явился. И ради чего ты потом в свой час явишься сюда! Тебя ждут! Ищи дорогу!
Он повернулся и ушёл в темноту тяжёлой старческой походкой, втянув голову в плечи. Я стоял и слушал, как удаляется его кашель, потом дохромал до костра (да, в этом я был не лучше его) и спросил себя, не следовало ли отправиться за ним. Удостоверившись в том, что я ни за что не сумел бы пересилить страх и заставить себя это сделать, я растянулся перед огнём, дав отдых ушибленной ноге. Пламя умирало. Тот хрыч говорил, что я, мол, буду жить долго. Смешно. Потешался надо мной, а сам тот ещё шут! Вот закрою глаза и исчезну вместе с огнём. Кажется, уже не страшно. Рано или поздно придётся это сделать, ну так что ж… Почему бы не сейчас?
Я вспомнил людей, убитых вырывателями сердец. Глаза того, кто едва не убил меня. Его останки. Караванщиков, погибших от неведомой напасти, — моих товарищей, каждого из которых я знал по имени. Я вспоминал их привычки, словечки, чудачества. Повара звали Ульрих, он ненавидел свои пироги, но всегда съедал их больше всех. Его невестой была Марика, это она учила его печь, когда он нанялся в пекарню. Ульрих плакал, рассказывая мне об этом в день моего дежурства на кухне, хотя с момента их расставания прошло двести шестьдесят семь лет. Курт, подкармливая любимого мула, признался, что накануне свадьбы поссорился со своей Анной и не имел ни малейшего желания жениться, хотя заявил бургомистру обратное, не понимая, о чём тот толкует. Потом с радостью принял предложение ведьмы. Она его очаровала. «Такая красивая, такая смелая, благородная», — качал он головой, и мул покачивался вместе с ним. А как забыть тысячелетнего Лукаша, который, бывало, посмеивался над диспутами теоретиков, набивая трубочку с длинным чубуком? «Нет, ну ты прям как моя Гертруда!» — такой была его постоянная присказка, с которой он обращался и к спорщику, зашедшему чересчур далеко, и к непослушному животному.