— Не проще ли сначала подняться к поверхности, набрать там продовольствия, сразу же отвезти его нижним, а уж потом вернуться к себе?
— Раньше так и было. Но нам надоело, и мы решили внести немного разнообразия. Лет через двести снова поменяем маршрут, — Курт говорил об этом так естественно…
Я смотрел на его тонкое лицо, обычно гладко выбритое, но в походе начинавшее обрастать деликатной бородкой…
— Знаешь, — сказал он вдруг, смутившись, — когда ты рассказывал о своей встрече с ведьмой, мне показалось, что она тебе тоже немного понравилась…
— Да ну, ты что! Она просто пыталась меня соблазнить!
— Ну… — Курт наклонил голову, словно хотел, чтобы здравый смысл выкатился прочь. — Без красоты нечего и соблазнять. А она красива…
— Знаешь, когда дама ведёт себя неприлично, о красоте уже не думаешь…
— Что значит неприлично… — философски поднял брови Курт, но продолжать не стал.
Так началась моя окончательная новая жизнь — неделей чудовищной скуки, горящих от боли ног, монотонных перекличек. Черствеющие пироги сменились сухими лепёшками с солёным мясом, которое Ульрих старательно вымачивал в воде, благо её было вдоволь. То, что радовало остальных, меня только удручало. Я не хотел быть частью вечно жующей коровы. Тоска, тоска… Видя мою кислую мину по утрам и вечерам, каждый считал нужным подойти и похлопать меня по плечу, а то и по шее, со словами: «Держись! Втянешься!»
Даже пачкули утратили ко мне интерес, потому что, намаявшись за день, я крепко закрывал глаза до самого рассвета, в роли которого неизменно выступал фонарь Марка. А чего не видишь — того и нет.
Мне снилась темнота, в которой крошечным огоньком мерцал костёр. «Куда же ты пропал? — говорил он мне. — Иди ко мне! Я жду!» И я спешил на зов, но передо мною вставали какие-то холмы, заслонявшие пламя, и я блуждал по пустыням, не находя дороги, или же костёр всё время оставался в далёкой глубине, нисколько не приближаясь.
Как-то я сунулся без спроса за ширму в конце очередного дня и робко поинтересовался:
— Марк, что мне делать с этим? Ну, со своим видением?
Гигант подумал и сказал:
— Да ничего. Ты не болтливый, это хорошо, слухи не стал распускать, караван спокоен. Так что подожди, когда мы вернёмся к Мике, там всё обсудим с ним вместе.
Я кивнул и пошёл спать. Иногда я хотел поговорить с Микой, но чаще вспоминал, как он швырялся песком. Спасибо за науку, конечно…
Известие о том, что поверхность рядом, я встретил с несказанным облегчением. Остальные не выказывали признаков удовольствия. Для них всё просто шло своим чередом.
Рынком служила просторная низкая пещера. Свежие ароматы я уловил издалека и по ним следил, как кланяется земле день, как ветер широкой ладонью подбадривает траву на закате, как плещутся звёзды, выплывая из глубины ночного неба. Может, не поздно снова всё изменить?..
На этот раз нам обеспечили королевский приём. Завидев фонарь Марка, люди зашевелились и загалдели. Было слышно, как кричат дети: «Едут!» — «Где?» — «Да вон свет!» — «Да где?» — «Да ты слепой!» — «Да это ты тупая! Это не они!» — «Они!» — «Не они!» — и шум драки.
— Не зевай! — сказал Курт. — Сейчас нас будут кормить горячим! Они думают, что после этого мы будем сговорчивей в торге. И ведь не ошибаются, хе! Знаешь, они уже выучили, кто что предпочитает, и у каждого свои любимцы. Олафа с нами больше нет, так что его тётушки достанутся тебе.
Как только мы выехали из коридора, на нас набросилась целая орава крестьян, с кринок и горшков слетели рушники, и я опьянел от запахов, улыбок и ласковых слов. Повсюду были женщины. Их мужья, отцы, братья сидели на телегах, улыбались и крякали в усы. Финна осаждала самая шумная и многочисленная ватага, которой он отдавал громкие команды не наседать, выстроиться полукругом, но всё это не имело никакого смысла. Хозяйки, их дочери, невестки готовы были прыгнуть ему в рот со своею снедью. Рядом с Лукашом и Марком было потише, за ними ухаживали почти сплошь немолодые, и они больше кланялись, чем галдели. Дети с любопытством заглядывали в рот оголодавшим, хохотали над прожорливым Финном, сидели на корточках перед фонарями и стучали по стеклу, пугая светлячков.
Ко мне никто не спешил подходить, как и предупреждал Курт, но довольно скоро в общем шуме голосов я начал различать имя Олафа, и одна за другой передо мной стали возникать тётушки с испуганными лицами. Они старались улыбаться и что-то говорили, но получалось у них плохо. «Ой, бабоньки!» — не выдержала одна из них, отдала соседке кринку и убежала.